Читать книгу "И нас пожирает пламя - Жауме Кабре"

с жизнью. Он провел пару лет за изучением немецкого и шведского. В преподавательницу шведского он влюбился, но вынужден был забыть о ней, увидев как-то раз после уроков, что она прогуливается за ручку с одним неприятным гражданином. Это разочарование совпало с осознанием того, что долго он не протянет, если не начнет снова зарабатывать на жизнь. Новую работу Измаил нашел сразу и без особого труда: теперь он давал частные уроки туповатым школьникам и часто думал, что единственное его утешение – это книги. Годы текли бесшумно. Читать стихи, как современные, так и средневековые, он не переставал, а ученикам объяснял восхитительное строение сонета или децимы или необъяснимую дерзость эстрамбота[14]. Потом, один как перст, шагал домой, читал запоем, не высыпался и чувствовал, что время утекает, как песок, а жизнь у него безрадостная. В стране и в людях происходили перемены, а он так и остался одиноким волком. Тут ему с тонкой иронией улыбнулась фортуна: его приняли на работу в школу имени Жозепа Карнера[15]. И как-то раз, по прошествии многих бессонных ночей, он увидел, что на одной из рубашек не хватает двух пуговиц.

Зайдя в галантерею, чтобы купить пуговицы, нитки и иголки, он признался продавщице, что ни разу в жизни не пришивал пуговиц и не знает, с чего начать.

– Тебе понадобится наперсток.

– Вы уверены?

– Конечно, чтобы не уколоться.

– Тогда дайте мне еще и наперсток.

– Хорошо, давай его примерим.

Тут Лео впервые взяла его за руку, надела ему на палец наперсток и сказала, нет-нет, чуть побольше, пошарила в коробочке, не отпуская руки, и, когда его палец с ее помощью вошел в другой наперсток, радостно проговорила, вот этот тебе действительно по размеру, видишь? И ему показалось, что примерка наперстка была жестом близости, какой он за всю жизнь не мог себе представить. Ее руки огрубели за годы работы с нитками и тесьмой, но двигались спокойно, нежно, умиротворяюще. Как я хотел бы их поцеловать, подумал он. И вместо того чтобы сказать, что ему хотелось бы поцеловать ей руку, спросил, наперсток нужно надевать на этот палец?

– Да, конечно. Ты же сказал, что ты левша?

– Нет, не говорил. – Последовало молчание. Неловким оно не было, и все же они молчали. – Откуда вы знаете?

– Мы с тобой знакомы.

– Мы с вами?

– Много лет назад мы жили по соседству. На улице Али Бея[16]. Тебя зовут Измаил.

– А вас?

– Не смеши меня.

– Почему?

– Хватит называть меня на «вы». Мы с тобой вместе играли на лестничной площадке.

Его накрыло соленой волной, словно бушующий поток воды прорвал дамбу.

– Лео… – сказал Измаил.

– Она самая.

– Сколько же лет прошло – тридцать, сорок?

– Двадцать-то уж точно. Я тогда была совсем худенькая.

– Как же ты не забыла? Если бы ты мне не сказала, я бы…

– Я часто вижу тебя на улице. Когда работы не много, я люблю смотреть на прохожих. И выдумывать истории.

– Я тоже люблю выдумывать. И мечтать, что… ну, это не важно.

– Как же, скажи.

– Нет-нет, это все глупости.

– Ты живешь по соседству, правда?

Помолчав несколько секунд, все еще под впечатлением от неожиданной встречи, Измаил проговорил:

– Лео… Как хорошо. – И, немного помедлив: – У тебя есть дети?

– Гляди, гляди, – сказала Лео, взяв его за левую руку, на которой все еще был надет наперсток, и продолжила: – Видишь? Вот так, понимаешь? Подталкиваешь иголку, и…

– А, вот оно что. Теперь понятно, для чего нужны наперстки. А я-то думал, это пустые причуды… У тебя есть дети? А внуки?

Они поглядели друг другу в глаза, и ни один не улыбнулся.

– Нет. У меня нет ни детей, ни внуков. А у тебя?

– Я был бы счастлив их иметь, но…

– Но что?

– Ну, это долгая история…

– Ой, у нас проблема.

– Да? – перепугался Измаил.

– Да. Не вижу пуговиц такого цвета. По размеру подходят, видишь?

– И так сойдет.

– Обычно пуговицы того же цвета, что и петли. А у тебя…

– Я и не помню, сколько лет хожу в этой рубашке.

– Она уже поношенная. Время от времени нужно покупать новые.

– Я это так не люблю…

– Ты живешь один?

– Да. А ты?

– Я уверена, что мы сможем подобрать похожий цвет. – Она открыла коробку. – Смотри, почти такие же голубоватые, как твоя рубашка. Правда?

– Правда. Но мне не важно, какого они цвета.

– Послушай моего совета.

– Лео, – вмешалась хозяйка, как по волшебству появляясь из-за шторы, – не забудь отнести фартуки Патрисии.

– Иду. Как только закончу с этим сеньором.

* * *

Измаил вышел из галантереи с наперстком, набором иголок и набором булавок. И тремя катушками ниток разных цветов. И ворохом воспоминаний. У него совершенно вылетело из головы, что Лео не ответила, живет ли она одна или с кем-то.

А через пару дней Измаилу понадобились ножницы, потому что ему не удалось перекусить нитку зубами, – а я-то думал, что это проще простого. Других покупателей в магазине не было, и у них нашлось время внимательно рассмотреть пять разных ножниц, и Лео посоветовала, купи вот эти, видишь?

– Они мне маловаты.

– У тебя просто пальцы очень большие, – сказала она, положив свою раскрытую ладонь на раскрытую ладонь Измаила. А он пробормотал, эх… и Лео стала его утешать, уверяя, что ножницы придумали для дамских пальчиков, понимаешь?

– Конечно.

Тут они замолчали, и ни один не решался спугнуть тишину. Наконец она проговорила, смеясь, безмятежно, хотела бы я поглядеть, как ты справляешься с хозяйством совсем один. И вдруг добавила серьезно, я не к тому, чтобы… ты понимаешь, правда? И они договорились встретиться на следующий день, после обеда, ты знаешь, по субботам мы работаем только с утра, потом все магазины в этом районе закрываются, это только в центре города всегда многолюдно, а тут…

– Правда?

– Я в том смысле, что могу заглянуть к тебе, и если нужна помощь…

– Конечно.

И хотя голова у него была занята совсем другим, Измаил помчался домой, отыскал новенькую швабру, купленную несколько лет назад при переезде из другой квартиры, потом вытер пыль тряпочкой, которой тоже пользовался впервые, и, закончив уборку, обрызгал все вокруг освежителем воздуха с приторным запахом и задумался, не моют ли в приличных домах еще и окна. Срочно нужно было купить туалетной бумаги. И вот еще какое затруднение: за обеденным столом в столовой он обычно читал и кое-что писал, а ел всегда на кухоньке. А теперь ему неловко было признаться, что завтракает он один, обедает один и ужинает один. И