Читать книгу "Семь смертных грехов Германского Рейха в Первой мировой войне - Себастьян Хаффнер"

приличествующее поэту, подходит политику столь же мало, как водителю транспорта. Самоопьянение немецкой политики между 1897 и 1914 гг. выглядит зловеще. Их ошибки – ошибки завышенной самооценки и заносчивости – стихийны и грандиозны, и их не оправдывает то, что они были популярны.

Кто смотрит внимательно, обнаруживает, кроме того, в этой немецкой политике великодержавности, которая привела к мировой войне, наряду с одурманиванием и возбуждением от чувства собственной силы ещё три внушающих опасение элемента.

Во-первых, что столь редко звучит, определённый снобизм. Империализм был тогда, конечно же, большой модой во всей Европе – но было ли действительно необходимо именно для Германии участвовать в этой моде со столь некритичным, присущим выскочке, восторгом? Мы знаем сегодня, на сколь смехотворно слабых ногах стоял весь этот европейский колониальный империализм, каким, в сущности, мыльным пузырём он был. Действительно ли было столь невозможно тогда уже заметить это для такой давно уже неразделённой страны, как Германия? Мрачная мерзость колониальных завоевательных войн и карательных экспедиций, бесстыдная эксплуатация цветных – было ли это действительно столь идеальной целью, чтобы стремиться принимать в этом участие? Аромат большого обширного мира – разве не замечали, как именно тогда из близи доносился его запах? Почему не полагались на собственное обоняние? Почему вообще желали быть похожими на англичан? Примечательно, что большой вызов Англии тогда в Германии вследствие весьма второразрядного и провинциального подражания как раз сопровождался сумасбродством и тщеславием Англии – да, в определённо смысле он происходил из него.

Во-вторых, определённый нигилизм. И это тоже звучит редко; оптимистичная, полная идей, высококультурная Германия эпохи Вильгельма II несомненно не осознавала в себе нигилизма. И всё же она проводила разворачивание сил и, в определённом смысле, мировой революции (а именно свержение существующей системы мирового господства) во имя – ничего. Швеция и Испания во время своих великих империалистических эпох сражались за реформацию и контрреформацию, Франция распространяла просвещение, Англия – либерализм, Россия вчера и Китай сегодня хотели и хотят принести миру коммунизм. Для чего хотела Германия в свою великую эпоху изменить мир? Что нового, важного, лучшего должна была получить Европа от немецкого 20-го века? На это нет ответа. Власть ради власти, господство ради господства – "поскольку у нас всё отлично", "поскольку мы теперь сильнее". Это не является обоснованием. Это не пробуждает ничего, кроме сопротивления и ненависти. На этом нельзя основать мировую империю.

И в заключение определённая недооценка самих себя. Германия была консервативной страной. У неё дома была тогда уже старомодная, даже хотя и всё еще невероятно успешная и популярная аристократия. Она была связана с двумя отчетливо отмеченными печатью смерти перезревшими империями – габсбургской и оттоманской. Её собственная культура была глубоко пропитана романтикой. Разумеется, эти консервативно-романтические государственничество и образ жизни в Германии Вильгельма II имели не только опьяняющий запоздалый расцвет, но и раскрывали также неожиданные силу и мощь. Несмотря на это, выходить с таким образом мыслей и установкой на всемирный переворот означало вести дело к самоуничтожению. Консерватизм по сути своей может быть только оборонительным. К западу от Германии мир уже около 1900 года стал явно более демократичным, к востоку от Германии всё более революционным. Война этот процесс могла только лишь ускорить. Посредством войны консервативная Германия могла лишь отпилить сук, на котором она сидела. В действительности ведь впоследствии самым долговечным из её военных деяний была большевизация России.

Нет, Бисмарк был прав, а Макс Вебер – неправ. У Германского Рейха не было "никаких потребностей, которые он мог бы завоевать мечом". То, что Германский Рейх полагал иначе, было его первой большой ошибкой. Она повлекла за собой все последующие. В качестве первой – ужасающий гол в собственные ворота, который Германия забила в июле и августе 1914 года.

2. План Шлиффена

Неверно то, что выстрелы в Сараево развязали Первую мировую войну. Выстрелы в Сараево вовсе ничего не инициировали. Убийства глав государств, министров и князей были тогда в Европе сплошь и рядом. Никогда они не приводили к международным кризисам, в том числе и тогда, когда убийцей был иностранец. Французский президент Пуанкаре 5-го июля 1914 года напомнил в разговоре австрийскому послу в Париже о том, что не очень давно его предшественник на посту Карно был убит итальянцем. Всё, что после этого предприняло французское правительство, – это приведение в готовность полицейской защиты для итальянских учреждений и предприятий. Также неверно то, что Сараево было исключением, поскольку за убийцами стояло сербское правительство. Оно не стояло за ними. Напротив, оно пришло в ужас. За убийцами стояла, во всяком случае, группа сербских сотрудников секретных разведывательных служб, которые действовали на свой страх и риск. Правительство в Белграде очень хорошо знало, что в Вене есть влиятельные люди, которые уже давно поджидают повода, чтобы свернуть Сербии шею. И они знали, что их маленькая страна в войне против великой державы не имела никаких шансов и жестоко пострадала бы, что всегда из этого получается. Австрийцы также вовсе не верили в вину сербского правительства. Их собственные служебные сообщения из Белграда звучали совсем иначе. И в заключение, однако, также неверно, что Австрия с самого начала твёрдо решилась на войну против Сербии и что Германия только лишь в безрассудном добродушии и "верности Нибелунгов" предоставила ей неограниченные полномочия. Австрия вначале совсем не решилась на войну. Решительно настроенным на войну был только начальник Генерального штаба Конрад фон Хётцендорф, который требовал её прежде уже полдюжины раз, – война против Сербии давно уже была его Ceterum Censeo (твёрдым мнением). Министр иностранных дел граф Берхтольд сначала ещё колебался, у императора Франца Иосифа имелись тяжкие сомнения, венгерский премьер-министр граф Тижа был пылко против. Поскольку в Вене не могли прийти к единому мнению, то передали решение Германии.

Решение о войне Австрии против Сербии было принято в Германии, в Потсдаме, 5 июля 1914 года. И определённо решение это было принято с учетом того, что из войны против Сербии должны были произойти "серьёзные европейские осложнения". В Германии были готовы развязать европейскую войну. Повод считали благоприятным.

После того, как было принято это решение, далее было лишь последовательным то, что Германия в кризисе последней недели июля против всех привычек настаивала на том, что акция против Сербии должна трактоваться как частное дело Австрии, и что она блокировала любые акции по примирению посредством держав. Если бы Германия в 1914 году хотела сохранить мир, то это было бы совершенно непонятным.

Но немецкое правительство не желало