Читать книгу "Мулей - Эрленд Лу"

Пока я торчала на сцене, вспоминая и доучивая последний кусок текста, мне в голову пришла одна мыслишка. Она нравится мне все больше и больше, при всей ее супердраматичности и в общем-то детскости. Я пока не скажу, что это за идея. Хочу еще немного ее обмозговать. Но она дьявольская.

16 января

Была на уроке вождения, испытала заодно приятное переживание или новый опыт, не знаю, как правильнее назвать. Инструктору показалось, что я рулю слишком нервно, что было правдой, ведь я как раз думала о том, до чего осталось четыре дня. Инструктор стал задавать мне разные вопросы, чтобы направить мои мысли в другую сторону, моя езда сразу выправилась, но приятным было совсем даже не это, а то, что я не проговорилась о случившемся. А разыграла все так, как будто бы моя прежняя жизнь так и идет своим чередом. И мой инструктор не заметил подвоха. Я рассказывала о маме, что она много лет сидела дома сперва с Томом, потом со мной, короче, никаких шансов применить свое блестящее образование, а теперь задумала вдвоем с подружкой открыть мебельный магазин на Сант-Ханс-Хаугене, и они уже ведут переговоры с одной итальянской фирмой, которая недалеко от Рима, мебель будет очень дорогая, эксклюзив, столы, стулья и все прочее, но мама уверена, что на это есть спрос, она прощупала почву, а папина фирма поможет им с начальным капиталом, я рассказывала о папе и о Томе, который год с небольшим назад закончил юридический и вот-вот начнет работать в папиной фирме, и о том, как здорово идут у папы дела, я назвала нескольких их клиентов, инструктор кивнул и присвистнул. Я вела машину на восемь с плюсом, как заправский водила, похоже, у вас очень крепкая и хорошая семья, сказал инструктор, а я ответила, что так оно и есть.

17 января

Я приняла решение. Сразу стало легче. И я уже занялась приготовлениями.

Сегодня купила в «Скандинавском альпинистском снаряжении» двадцать метров веревки. Самой-самой лучшей, по их словам. Легкая, прочная, чуть-чуть эластичная. Зеленая. У них были и другие цвета, но в зеленом есть что-то особенное, возможно, это из-за маминого платья. Зеленого. Оно было у нее всегда. И оно было самой маминой вещью, мама — это мама в зеленом платье. Продавец сказал, что веревку недавно привезли и что она может храниться долго, но не бесконечно. Я ответила, что это нестрашно, она понадобится мне на днях. Ну и все, больше ничего не сказала.

Я помню, что не так давно я писала, что распространенные способы самоубийства противны мне своей вульгарностью. Но, представьте, выбранный мной вариант заставил меня изменить свое мнение. Ни много ни мало. Сама не ожидала.

Я сделаю это во время премьеры. В самом конце спектакля. Стоя в одиночестве на сцене и произнося положенные слова, я подам знак Вальдемару, который должен сверху подсвечивать меня, и он скинет мне конец веревки, которую я загодя привяжу к балке; Вальдемар наверняка согласится; он уже полтора года смотрит на меня таким взглядом, в общем, с ним все ясно; причем он знает, что шансов у него нет, но Вальдемарчик готов на все, лишь бы не расставаться с надеждой. А потом я спокойно и чинно залезу на книжный шкаф, который служит частью декораций, и уже стоя там, договорю свой текст, надену петлю и спрыгну, моего веса, я надеюсь, хватит, чтобы веревка, натянувшись, переломила мне шею, я посмотрела в интернете, еще как хватает, если только я рассчитала правильно.

Таков мой план. Особенно бодрит, что все это произойдет на глазах педсовета и родителей, по большей части считающихся, естественно, самыми благочестивыми, добрыми самаритянами нашего города, они будут в полном отпаде и станут искать виноватого, кто же сплоховал, кто не сделал все, чтобы помочь мне прожить этот трудный период. Обо мне долго будут судачить.

Еще меня радует, что эта затея совершенно не в моем стиле. Кто бы мог подумать, что меня прельстит такая финальная сцена. Кто бы мог подумать, что во мне пропадает великая актриса.

18 января

Я была уверена, что если я когда-нибудь решусь на то, на что я теперь решилась, то буду жутко нервничать и трястись, но я спокойна и расслаблена. Чувствую, что готова. Так хорошо мне давно не было. Констанция высказалась по этому поводу сегодня. Ты выглядишь гораздо лучше, заметила она. Спасибо, сказала я. А она поинтересовалась, как насчет лошадок — теперь я готова? Я ответила «может быть» и предложила попробовать на следующей недельке, после театральной премьеры.

Где-то я читала, что собирающиеся уйти из жизни — эгоисты. Им плевать, что остающиеся будут чувствовать вину или раскаяние. Это правда, меня подобные мысли не посещают. Такой безмятежной я не бывала много лет.

Прогуляла второй урок и незаметно пробралась в физкультурный зал, привязала веревку. Узел получился о-го-го, выдержит наверняка.

Стала искать Вальдемара, чтобы уговориться насчет веревки, но сказали, он ушел домой — сестренка заболела, а родители заседают в Стортинге или где-то еще, так что с ней должен сидеть он. Обычная история. Вольдемар, добрая душа, слишком хорош для нашего мира. Правда. Через несколько лет наверняка тоже подсядет на иглу, как Констанция.

Я подумала, что нужно написать родственникам письмо. Первыми в дом наверняка войдут Биттен и Тронд. На столе их должно ждать письмо. Но писать собираюсь только о практических вещах. Никакого нытья про горе и тоску, никаких прощаний. Сдержанно и просто. Напишу, что родственники могут поделить между собой все, что есть в доме, но сам дом надлежит продать и на вырученные деньги учредить фонд или комитет или не знаю что имени меня, куда смогут обращаться те, кому невмоготу жить. То есть человек не просто хандрит, а готов вот-вот свести с жизнью счеты, как я это сделаю через два дня. В фонде будут выдавать вспомоществование, чтобы человек мог куда-нибудь съездить, или купить стиральную машину или лодочный мотор, мало ли что, или еще как-то порадовать себя. Управляющие фондом не имеют права следить, как деньги расходуются; их дело только убедиться в том, что проситель действительно отчаялся настолько, как он это описывает. Например, они могут позвонить друзьям просителя и расспросить их. Проситель должен указать контактных лиц и вообще побольше о себе рассказать. Фонд помощи суицидалам имени Юлии. Что-то в этом роде. Мне нравится, что я буду значиться в карманном справочнике некоммерческих фондов, с которым не расстается половина нашего выпускного класса. Каких только идиотских фондов там нет!

Вчера я позвонила риелтору и рассказала, где мой дом расположен, когда он был построен, какова его площадь, планировка, вид из окон и прочее, и он ответил, что не может ничего утверждать, не видя дома, но ему кажется, что речь идет о доме в пятнадцать — двадцать миллионов приблизительно. Я на мгновение дрогнула и подумала, что могла бы продать дом и еще много лет как сыр в масле кататься, перебраться хоть на Канары, но потом сообразила, что все это чушь, что и на Канарах мне будет точно так же хреново, а кончать с собой в чужом незнакомом месте, где я никого не знаю, где меня непонятно кто найдет, не хочется, так что лучше придерживаться разработанного плана и довести его до конца.