Читать книгу "Пасодобль - танец парный - Ирина Кисельгоф"

Я оказалась права, у пациента имелись следы протектора на грудной клетке и выраженная картина болевого шока: низкое давление, нитевидный пульс, бледность, холодный пот и отрешенность. Торпидная стадия шока[1]. Ее описал еще Пирогов, дай ему бог здоровья в раю. Я вколола промедол пациенту. Пока мы его везли по ухабам назад, он стал стонать. Это было неплохо. Я вкатила ему на всякий случай еще одну ампулу промедола во избежание торпидной фазы.

Пациента срочно отправили в операционную, дабы исключить переломы, повреждение внутренних органов и внутреннее кровотечение. Я отряхнула от него руки и приготовилась к следующим медицинским подвигам.

— Ампулы из-под промедола, — потребовала медсестра.

— Зачем? — удивилась я. — Я их использовала. В целях спасения человеческой жизни.

— Пустые!!!

— Зачем?! — поразилась я.

— Господи! Какой кошмар! — воскликнула медсестра. — Кто к нам идет?

Оказывается, пустые ампулы из-под наркотиков хранят как зеницу ока для каких-то комиссий и учитывают, как деяния претендентов на канонизацию. А я ампулы выбросила. Откуда я знала?

Лучше было уйти, что я и сделала.

— Пойду отдохну от суровых будней, — объявила я и ушла, оставив медсестру в глубоком трансе.

Я распахнула дверь и застала в ординаторской Червякова и Серову после «этого самого». Они отдыхали от суровых будней по-своему.

— Скуза ми, — культурно сказала я. — Червяков, планируешь поменять фамилию на Серов?

— Иди на…! — Червяков ненормативно выразился.

Вот тебе на! Эклектичный Червяков на поверку оказался пейзаном.

— Адреса не знаю, — разочаровала я Червякова. — Сходи узнай, потом сообщи. Тогда рассмотрю все предложения.

В дверь робко постучали. И робко сказали из-за той же двери:

— Вячеслав Юрьевич, вас в приемный покой.

Червяков снова выругался. По-пейзански. Я уселась в кресло и закинула ногу на ногу.

— Может, выйдешь или у тебя вуайеризм? — еле сдерживаясь, спросил Червяков.

— У меня чувство прекрасного, — не согласилась я. — Стриптиз в твоем исполнении — мечта любого эстета.

— Когда тебя от нас унесет? — распалился гневом Червяков. — Ты мне надоела!

— Никогда, — утешила я Червякова. — Мне здесь нравится. Я хочу, чтобы меня похоронили с воинскими почестями в корпоративном склепе этой больницы. Хотя бы в звании майора. А лейтенанту запаса до майора запаса еще жить и жить.

Безутешный Червяков нецензурно выбранился, мелькнул голой задницей и удалился врачевать.

— Ты! Прыщ на заднице! — раздражилась донельзя Серова. — Ты всем надоела! Всем без исключения! Хуже горькой редьки!

— Это тебе редька Червякова навеяла?

Серова ненормативно выразилась, неэротично оделась и отправилась врачевать. Я удалила с дивана греховные простыни и начала отдыхать от суровых будней. Чем я их обидела? Они уже совершили грехопадение. На что им жаловаться? Пора работать!

Серова была из серии женщин, которым туго живется. Я делю женщин на две категории. Тех, которые могут позволить себе выбирать мужчин, и тех, кто не может. Серова принадлежала ко второй категории, потому всегда брала то, что плохо лежит. Эклектичный Червяков лежал плохо. Настолько скверно, что не требовалась даже водка. Червякову следовало отбелить зубы. Про подмышки я вообще молчу!

Женщины типа Серовой живут в окружении, точнее, в плотном кольце привлекательных конкуренток. Конкурентки встречаются, влюбляются, женятся, то бишь выходят замуж, а Серовы подбирают коричневые зубы. Причем в молодости. Потому Серовым приходится наверстывать упущенное, пока есть легкий намек на товарный вид. В старости все без исключения наверстывают комплексы и болезни, включая Червяковых. Женщины типа Серовой тем более.

Глава 2

Меня пригласила на свой корпоратив Мокрицкая. У нее никогда не было пары, потому ее парой всегда являлась я. Наверное, она боялась ходить одна в общественные места. Даже туда, где обитали ее коллеги. Мокрицкая — моя одноклассница и троечница Отличница — другая моя одноклассница с девичьей фамилией Тарнакова. Танька Тарнакова за время обучения в институте умудрилась дважды выйти замуж, дважды развестись и останавливаться на этом не собиралась.

— Зачем узаконивать, если все равно потом обеззаконивать? — из любопытства спросила я.

— Я коллекционирую бумажки о заключении и распоряжении брака, — пояснила Тарнакова. — Хобби у меня такое.

— От-кутюр! — восхитилась я и почувствовала укол черной зависти.

Сейчас Тарнакова живет в городе у моря с очередным гражданским мужем. Его ожидает либо гражданский свадебный обряд, либо гражданская панихида. Он не знает Тарнакову так, как знаю ее я. Но кто я такая, чтобы ее судить? Зато я могу завидовать. Хотя Тарнакова не коллекционирует чужие мысли. Ей нет дела до вертикальных мыслей, ей есть дело до горизонтальных мужей. Странно, что не разрешают многомужество. Даже помыслить не смеют. У женщин отпала бы проблема выбора, а Тарнакова наконец отдохнула бы и начала коллекционировать мужей, размещая пронумерованные экспонаты по спальням. Резюме — чего хочет женщина, того хочет бог. Это не я сказала, а мужчина. Еще до нашей эры. Не в прямом смысле. Для эрудитов. Просто есть идеи, витающие в воздухе, надо успеть накинуть на них сачок.

Я надела на корпоратив платье от D&G. Завистливая Люська уже его оценила, сказав, что оно похоже на мини-фартук.

— Дэ-Гэ сэкономили на нем мысли, ткани и нитки, — заявила она.

— Зато не сэкономили на натуре.

Я выставила вперед свою ногу и зачем-то кокетливо подбоченилась. Хотя, кроме гетеросексуальной Люськи, на показе никого не было.

— Странно, — удивилась Люська. — С одной стороны, у них женский склад ума, и это понятно. С другой — зачем плодить конкурентов?

На корпоративе нас с Мокрицкой тут же окружил офисный планктон. В группе офисного планктона тут же обнаружился лидер, он любезно взял меня под свое крыло, хотя я его об этом не просила. Я сама могу взять под свое крыло кого угодно. Хоть барракуду.

Лидер поразительно походил на жабу. Один в один. Как две капли воды. Он покровительственно положил свой мокрый плавник на мои плечи. Я ему это необдуманно позволила, нас сдувал со стульев кондиционер. Жаба был не просто жаба. Он был Василисой Премудрой и Василисой Прекрасной в одном лице. И самое главное, все об этом знали, несмотря на неаппетитную шкурку. В реестр компании Мокрицкой жабу занесли под названием Кучкин.

Мне осточертел Кучкин уже тогда, когда он положил руку мне на плечи. Он приставал ко мне, как репей, я терпела, как святой великомученик. Передо мной маячило умоляющее лицо Мокрицкой. Прямо напротив. Этот дуралей из числа земноводных был ее начальником. Он надоедал мне два часа кряду.