Читать книгу "Как мы умираем. Ответ на загадку смерти, который должен знать каждый живущий - Кэтрин Мэнникс"

Движение Сопротивления

Иногда мы не замечаем того, что находится прямо под носом, пока кто-нибудь не обратит на это наше внимание.

Иногда смелость — это не только выдающиеся поступки, но еще и смелость жить, когда жизнь уходит. Или начало неудобного разговора, который станет поддержкой и лучиком света во тьме.

Это Сабин. Ей почти 80. У нее изысканные серебристые локоны, стянутые шелковым шарфом, а вместо халата она носит кафтан, привезенный из путешествия по Дальнему Востоку в 1950-х. Она в постоянном движении — раскладывает пасьянс, наносит maquillage («макияж», фр.), увлажняет руки, пьет черный чай и насмехается («Вы называете это кофе?») над напитками, которые предлагает персонал. Ее французский акцент настолько густой, что обволакивает акустическим туманом. Она самое загадочное и самодостаточное существо в нашем недавно открывшемся хосписе.

Сабин живет в Англии с 1946 года. Она вышла замуж за молодого британского офицера, которого участники движения Сопротивления скрывали от нацистских войск на протяжении 18 месяцев. Питер, ее британский герой, прибыл во Францию, чтобы поддержать Сопротивление. Он был связистом и помог им, согласно рассказам, собрать радио из упаковки от яиц и катушки струн. Полагаю, он мог привезти и другие радиодетали в своем рюкзаке, но я никогда не осмеливалась спросить. Ее акцент до сих пор звучит так, будто она, новоиспеченная невеста с большими надеждами, только что сошла с корабля в порту Дувра. «Питер был так умен, — бормочет она. — Он мог сделать все что угодно».

Питер был очень смелым, в этом нет сомнений: его фотография и медали лежат на прикроватном столике Сабин. Он умер несколько лет назад от болезни, перенесенной с характерным ему мужеством. «Он никогда не боялся, — вспоминает она. — Он просил меня вспоминать о нем. И naturellement («конечно», фр.), я разговариваю с ним каждый день», — показывает она красивого сорокалетнего мужчину в великолепном мундире, застывшего на черно-белой фотографии. «Единственным огорчением было то, что Господь не послал нам детей, — рассуждает она. — Но мы много путешествовали и переживали настоящие приключения. Мы были очень счастливы. La vie etait belle («Жизнь была прекрасна», фр.)».

Ее собственная медаль Сопротивления на красно-черной ленте висит на груди. Она рассказывает медсестрам, что начала носить ее только сейчас, когда поняла, что умирает: «Это чтобы я помнила, что тоже могу быть храброй».

Я молодой интерн, изучающий паллиативную медицину. Мой наставник — консультант, ответственный за наш новый хоспис, и Сабин любит с ним разговаривать. Во время их разговоров оказывается, что консультант билингв — его отец был французом и тоже участвовал в движении Сопротивления. Когда он разговаривает с Сабин на французском, она сияет и активно жестикулирует. Нас веселит ее пожимание плечами — она флиртует.

Желание жить, думать не только о конце, когда он близок — тоже своего рода смелость.

Сабин хранит секрет. Женщина, которая пережила ужасы войны и носит медаль Сопротивления, боится. Она знает, что рак кишечника уже добрался до печени и убивает ее. Когда медсестры очищают ее стомный мешок[7], она сохраняет недюжинное самообладание, и очень грациозна, когда они отвозят ее в ванную и помогают принять душ. Но она боится, что однажды боль станет нестерпимой, и смелость покинет ее. Если это произойдет, она верит (та самая вера, основанная на французском католицизме 1930-х годов, смеси суеверий и страхов), что потеряет достоинство и умрет в агонии. Что еще хуже — слабость не позволит ей воссоединиться на небесах с мужем, во что она искренне верит. «Я буду недостойна этого, — вздыхает она. — У меня нет той courage («смелости», фр.), которая может понадобиться».

Сабин признается в этом глубоко укоренившемся страхе, когда медсестра сушит ее серебряные пряди после душа.

Они смотрят друг на друга через зеркало. В каком-то смысле непрямой зрительный контакт и общее дело позволили этому разговору начаться. Медсестра очень опытна: она знает, что подбадривание не поможет, необходимо выслушать, поддержать и позволить Сабин высказать всю глубину отчаяния и страха. Как только волосы уложены, а шелковый шарф на своем месте, разговор прерывается, и медсестра спрашивает разрешения обсудить эти важные моменты с нашим главврачом. Сабин, конечно, соглашается — в ее глазах он почти француз, а значит, поймет.

Случившееся после навсегда запечатлелось в моей памяти, как на кинопленке. Это воспоминание я хранила на протяжении всей карьеры, оно оказало влияние на будущую практику и стало причиной написания этой книги. Оно позволило мне наблюдать за смертью, будучи подготовленной, оставаться спокойной посреди океана страхов других людей и быть уверенной в том, что чем больше мы знаем о процессе умирания, тем лучше можем с ним справиться. Я не видела, как наступает смерть, но это изменило мою жизнь.

Страх часто проистекает из незнания. Когда мы не понимаем, чего ожидать, предположения, стереотипы и фантазии заполняют сознание. Именно поэтому нужно понимать, как наступает смерть.

Главврач нашего хосписа попросил медсестру, разговаривавшую с Сабин о ее страхах, сопровождать его, добавив, что мне может быть интересен этот разговор. Я гадала, о чем он собирается говорить. Предполагала, что это будет разговор о возможностях обезболивающих препаратов, чтобы помочь Сабин меньше беспокоиться о том, что боль может выйти из— под контроля. Мне было интересно, зачем он попросил меня прийти — на тот момент я была уверена, что хорошо разбираюсь в разговорах такого рода. О, уверенность неопытных...

Сабин была очень рада его видеть. Он поздоровался по— французски и спросил разрешения присесть. Просияв, она похлопала по свободному месту на кровати. Медсестра присела на стул рядом, а я расположилась так, чтобы видеть лицо Сабин. После всех любезностей главврач перешел к самому важному.

― Ваша медсестра рассказала, что у вас есть некоторые волнения. Я рад, что вы обсудили это. Хотите поговорить об этом со мной?

Сабин согласилась. Он спросил, на каком языке она предпочитает беседовать: на английском или французском?

― En Anglais. Pour les autres («На английском. Чтобы все понимали», фр.)», — сказала она, чтобы продемонстрировать свою доброжелательность и к нам.

― Вы беспокоитесь о том, какой будет смерть и не будет ли она слишком болезненной? — начал он.

― Да, — ответила Сабин.

Я была удивлена его прямым подходом, но Сабин удивленной не выглядела.

― Боитесь, что смелость может покинуть вас?

Сабин нашла его руку и сжала ее. Она проглотила комок в горле и ответила:

― Oui («Да», фр.).