Читать книгу "Дочь времени [= Дитя времени ] - Джозефина Тэй"

— А звезды?

— Нет. Звезды делают из нас амеб. Они отбирают у нас гордость и уверенность в себе. А снежная гора дает верную оценку человеческому бытию. Я лежал тут, разглядывал картинку и благодарил Бога, что не карабкаюсь на Эверест. Больничная койка показалась мне раем. Тепло, спокойно, безопасно. А Пигалица и Амазонка — просто высшее достижение цивилизации.

— Вот тебе еще картинки.

Марта разорвала конверт и высыпала Гранту на грудь несколько фотографий.

— Что это?

— Лица, — сказала она, не скрывая своего удовольствия. — Полным-полно лиц. Мужчины, женщины, дети. На любой вкус.

Грант взял одну фотографию. С портрета пятнадцатого века на него смотрело женское лицо.

— Кто это?

— Лукреция Борджиа. Правда, похожа на гусыню?

— Что-то есть… Ты думаешь, с ней связана некая тайна?

— Конечно. Кто знает, может, она была соучастницей брата, а мы жалеем ее как слепое орудие в его руках.

На следующем снимке был запечатлен портрет мальчика в платье конца восемнадцатого века. Внизу с трудом можно было прочитать: «Людовик XVII».

— А это прелесть , а не тайна, — сказала Марта. — Дофин. То ли ему удалось спастись, то ли он умер в неволе.

— Где ты их раздобыла?

— Вытащила Джеймса из «Виктории и Альберта», и он отвез меня в магазин. Без него я не справилась бы, а ему все равно нечего делать.

В этом вся Марта. Если государственный служащий — еще и драматург и специалист по портретам, он должен с радостью бросить работу и бежать с ней по магазинам.

Грант рассматривал портрет елизаветинской эпохи, на котором был изображен мужчина в бархате и жемчугах. На обратной стороне фото значилось, что это граф Лестер.

— Вот он какой был — Елизаветин Робин, — сказал он. — В первый раз его вижу.

Марта тоже взглянула на немолодое одутловатое лицо.

— Мне только что пришло в голову, — задумчиво проговорила она, — одна из главных исторических трагедий заключается в том, что художники слишком поздно пишут портреты знаменитых людей. Наверняка Робин был очень хорош собой. Говорят, Генрих VIII в молодости был ослепительно красив, а что от него осталось? Портрет, который годен разве лишь на игральную карту. Зато мы знаем , каким был Теннисон до того, как отрастил свою ужасную бороду. Ладно, я должна бежать, а то опоздаю. Слишком много народу было на ленче в «Благ», и я никак не могла уйти пораньше.

— Надеюсь, ты его очаровала, — сказал Грант, многозначительно глядя на ее шляпу.

— Конечно. Она хорошо разбирается в шляпах. Хватило одного взгляда.

— Она?!

— Ну, естественно, Маделин Марч. И это я пригласила ее на ленч. Что тебя удивляет? Да ты еще и бестактен к тому же! Я хочу, и тебе следовало бы об этом знать, чтобы она написала для меня пьесу о леди Блессингтон. Но там было столько народу, что, по-моему, я не произвела на нее должного впечатления. Ничего. Зато я прекрасно ее накормила и вспомнила, что Тони Биттмейкеру пришлось кормить семерых. Вино текло рекой. А ты думаешь, он почему еще держится?

После ее ухода целый день он рассматривал фотографии и не замечал, как идет время. Грант начал изучать человеческие лица задолго до службы в Скотленд-Ярде, потом это увлечение стало не только доставлять ему удовольствие, но и помогать в работе. Как-то раз, еще в самом начале, он попал на опознание вместе со своим начальником. К делу они не имели никакого отношения, оба были случайными зрителями, но решили остаться и внимательно следили за тем, как мужчина и женщина по очереди проходили вдоль шеренги из Двенадцати чем-то похожих друг на друга мужчин, выискивая того, которого следовало опознать.

— Кто, как вы думаете? — спросил шеф.

— Не знаю, — ответил Грант, — но догадаться нетрудно.

— Да? Который же?

— Третий слева.

— В чем его обвиняют?

— Понятия не имею. В первый раз его вижу, — сказал Грант и удостоился недоверчивого взгляда начальника.

После опознания одиннадцать мужчин сразу же отошли в сторону и стали поправлять воротнички и галстуки перед выходом в тот мир, который они ненадолго покинули, чтобы помочь правосудию. И только один не тронулся с места — третий слева. Он дожидался конвоя и возвращения в камеру.

— Черт возьми! — не скрыл удивления шеф. — Один шанс из двенадцати. Здорово! Грант узнал вашего подопечного! — обратился он к стоявшему неподалеку инспектору.

— Вы его узнали? По-моему, он попался в первый раз.

— Да нет, я его никогда не видел и не имею ни малейшего представления, чем он занимается.

— Тогда как вы его узнали?

Грант медлил с ответом, потому что не знал, как объяснить. Ведь проще всего сказать: «У этого человека такое-то и такое-то лицо, следовательно, он преступник». Однако все дело в том, что вычислил он его почти интуитивно, значит, ответ прятался в подсознании. Изрядно помучившись, Грант объявил:

— Только у него не было на лице морщин.

Шеф и инспектор рассмеялись. Но Грант, впервые проверявший свою интуицию логическим анализом, понял ее механизм.

— Может быть, звучит глупо, но… Если у взрослого человека лицо без морщин, это обязательно идиот.

— Но Фирман не идиот, уж поверьте, — перебил его инспектор. — Очень смышленый парень. Точно.

— Вы правы. Я только хотел сказать, что идиоту не свойственно чувствовать себя ответственным за что-либо. Он — эталон безответственности. Все мужчины, что были тут, лет тридцати, и только у одного из них безответственное лицо. Поэтому я его и отметил.

Потом в Скотленд-Ярде долго шутили, что Грант «берет преступников на глазок». А помощник комиссара один раз даже поддразнил его:

— Вы что же, считаете, что у преступника особое лицо?

Грант поспешил его заверить, что как раз нет, совсем наоборот:

— Если бы все преступления были одинаковые, тогда, сэр, такое могло бы быть, но мы знаем, что у нас океан преступлений и душа человеческая необъятна, как океан. Если полицейскому придет в голову заняться систематизацией лиц, он просто-напросто утонет в бумажках. Все знают, как выглядит сексуально озабоченная женщина на Бонд-стрит между пятью и шестью часами вечера, тогда как самая известная в Лондоне нимфоманка по виду святоша из святош.

— Да нет, в последнее время она слишком много пьет.

Собеседник Гранта сразу понял, о ком речь, и разговор перешел на другую тему.

Интерес Гранта к лицам усиливался и стал походить на целенаправленное исследование. Он постоянно занимался сбором данных и их сравнительным анализом. Он был уверен, что систематизировать лица по группам невозможно, но это, однако, не могло помешать характеристике конкретного лица. Проглядывая в газете репортаж с фотографиями действующих лиц о каком-нибудь нашумевшем процессе, Грант ни разу не спутал судью и подсудимого. Случалось, он мог заподозрить подсудимого в адвокате, ибо адвокат ничем не отличается от всего остального человечества, так же порочен и жаден, как все люди. Только судья всегда выглядит честным и беспристрастным. В парике или без парика, он всегда остается судьей.