Читать книгу "Одна жажда на двоих - Ева Ночь"

— Тогда поцелуй меня, Стефан, — впечаталась в него грудью, прижалась открыто. Так, что он почувствовал горошины её сосков сквозь рубашку.

И он поцеловал. Неистово, глубоко. Ласкал языком её рот, засасывал губы, наверное, раня нежную кожу.

Не мог оторваться, отказать себе в такой малости.

Элина откликнулась — горячая, только его девочка. Раскрылась, застонала, потребовала большего, и он не смог противиться. Да и не хотел.

Её руки сорвали рубашку с его плеч. Её пальчики торопливо расстёгивали брюки.

— Возьми меня, будь моим, — шептали горячечно Элинины губы, а у Стефана словно предохранители сгорели — брал, вкладывая в каждое движение всё своё неистовство.

— Да! Вот так! — выкрикивала Элина хрипло, извивалась под ним, кончая. Кричала надсадно, а он бился в ней, как одержимый, и всё ему было мало, мало, бесконечно мало…

Хотелось добраться членом до неизведанных глубин, познать её суть. Через страсть раствориться в её атомах, запечатлеться в её нейронах, стать необходимостью, глотком воздуха, без которого ей не дышать, не жить, не существовать… Чтобы и она чувствовала ту же жажду, тот же огонь, что сжигал его дотла.

Элина снова кончала, плакала и содрогалась, кусая губы, а он всё не мог остановиться.

«Люби меня! — кричал он душой. — Пусть оргазм получает не только твоё тело, но и душа! Впусти меня глубже! Туда, куда нет никому ходу, где буду только я, единственный!»

Но с губ его не сорвалось ни слова, ни стона. Даже когда он наконец-то получил разрядку, марая её нежный белый живот сперматозоидами, что однажды подарят жизнь их ребёнку… Его и Элины.

В тот миг Стефан знал: хочет и боится этого. Впервые он хотел продолжения. Желал оставить след. И в то самое мгновение он понял и принял своё существование, которое отторгал после смерти родителей.

Они ушли не зря. Не канули в безвестность. Он, Стефан, их след на этой жестокой сумасшедшей Земле…

Глава 4

— В общем, поставки сорвались, — хмуро пояснял ему Влад. — Нужно кланяться. Вырулить, чтобы не всё пропало.

Они рисковали вместе. Это был какой-то кураж — объегорить всех. Проворачивали незаконные сделки и плевали на людей и законы.

Все эти махинации больше заводили Влада. Нельзя сказать, что Стефан шёл у него на поводу и позволял творить чёрт знает что, но Влад имел его молчаливое одобрение и гениальные мозги, что разрабатывали схемы денежных рискованных вливаний.

Объяснялось это двумя причинами: у Влада был капитал, которого на момент их второго воссоединения не было у Стефана; Стефан Владу задолжал. Не деньги. Кое-что другое. Может, поэтому он до сих пор не сказал «стоп».

До сегодня Стефан если и не одобрял некоторых заскоков Влада, то молчал. По большому счёту, они оба уже прочно стояли на ногах. А всё, что делалось сверх того — излишества, некая болезнь, жажда риска. Как любовь Влада, например, к оружию.

Юный гангстер, что не доиграл в детстве. Вечно юный мальчик, застрявший в пубертате. Стефан смотрел на него и понимал: вырос, перегорел, перестал понимать всю эту возню. До сегодня ему было всё равно. Он будто искал смерти. А сейчас хотел жить долго и счастливо. Время скорби неожиданно закончилось.

— Я помогу, — сказал он, как только красноречие Влада закончилось. — В этот раз, — уточнил с нажимом, чтобы до Влада дошло наконец. — И давай заканчивать с этим. Время становиться мужчинами, друг.

Он видел, как у Влада вытянулось лицо.

— Что, прости? — заиграла на его губах неуверенная улыбка, а потом Влад встряхнул головой и наставил на него указательный палец. — Я понял. Ты шутишь. В тебе проснулось чувство юмора. Некстати, но я рад. Думал, тебе сие недоступно.

Стефан усмехнулся. Он умел шутить. Иногда. И Влад это прекрасно знал, но нередко потешался над его серьёзностью и неуживчивым характером.

— Я не шучу, Влад. Игры рано или поздно заканчиваются. У нас есть всё, чтобы вести бизнес открыто и честно. Изначально мы стремились именно к этому. Тебе не хватало. Мне и подавно. Сейчас есть всё. Пора взрослеть.

— Эк тебя повело-то… — Влад смотрел задумчиво, словно взвешивая какие-то одному ему известные мысли. — Ты же знаешь: всё это затевалось не на пустом месте. Я должен вырваться из оков остатков моей семейки. У меня есть на то особые причины.

Он без конца это подчёркивал и постоянно на что-то намекал. Однако, никогда не делился этими особыми подробностями своих неурядиц. Стефан не настаивал. Может, потому, что не хотел глубоко влезать в его жизнь, считая, что лучше чего-то не знать. Особенно, когда с тобой не хотят по каким-то причинам делиться.

Возможно, прояви Стефан интерес, Влад бы ему поведал. Но Стефан не хотел. Пытался держать дистанцию всегда и во всём. В дружбе — в том числе.

Если проникаешься чем-то или кем-то, то становишься уязвимым, слабым. Стефан больше не хотел быть слабым.

Элина — другое. Это то, что может сделать его сильным, очень сильным. Ради неё он не просто реки вспять повернёт, а и полюса местами поменяет.

— Я думаю, тебе не хватает всего одной вещи, Влад, — решимости. А так ты бы давно нашёл способ улизнуть из удушающих объятий матери. Думаю, она тебе не враг. И вполне способна пережить твой выбор жизненного пути.

Влад долго смотрит в никуда. В дебри, доступные только ему. Его красивые черты застывают, он словно стареет на глазах. Стефан неожиданно думает, что ничего не знает о человеке, с которым его связывают и многолетняя дружба, и грязные тайны. Причём те, о которых Влад и не догадывается.

Кажется, каждому из них есть что скрывать. И это понимание царапается изнутри: ни один из них не доверяет другому настолько, чтобы быть по-настоящему близко, когда за друга — и в огонь, и в воду, горой.

У Стефана нет ни одного человека, которому бы он мог о самом сокровенном поведать. У Влада, по всей видимости, тоже. Но сказать наверняка нельзя: Влад общительнее, легче, не так зациклен и замкнут на себе. У него, вероятно, есть пара-тройка надёжных товарищей. Стефан же привык держать всё себе и до конца не доверять никому.

— Она способна запереть меня в клетке, — кривит в недоброй усмешке губы Влад.

Стефану большого труда стоит вернуть нить их разговора. Они говорили о семье Влада. О его властной матери. Об этой суке со стальными яйцами, размером с арбуз.

Изредка Стефана нет-нет да мучают подозрения, что тогда, пять лет назад, он ошибся, сделал неправильные выводы. Но прошлого не вернуть, а время мщения ушло, и ещё одна смерть всё равно ничего не решит. Сейчас, спустя несколько лет после трагедии, он это понимает отчётливо.

С годами прибавляется мудрость. В двадцать шесть многие вещи видятся по-другому, нежели в двадцать один.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Она не вмешивается в твои дела, позволяет делать то, что ты хочешь.