Читать книгу "Хорошо быть тихоней - Стивен Чбоски"

Если честно, я вообще не понимаю, где они будут к месту. Это не означает, что их вовсе не нужно знать. Знать их нужно, обязательно. Просто я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил «пышнотелый» или «предубежденность». Включая учителей. Зачем же притягивать за уши непонятные слова, которые даже произносить неловко? Не знаю.

Такое же чувство у меня бывает по отношению к кинозвездам, на которых неловко смотреть. Деньжищ у них — не меньше миллиона, а их все тянет в кино сниматься. Взрывают плохих парней. Орут на своих сыщиков. Дают интервью журналам. В особенности одна есть «звезда» — когда вижу ее фотографии, ничего, кроме жалости, не испытываю: никто ее в грош не ставит, но все равно интервью берут. И все интервью — как под копирку.

Вначале журналист сообщает, что именно они заказали в каком-то там ресторане. «Лакомясь китайским куриным салатом, N говорила о любви». И на всех обложках пишется одно и то же: «Со своим новым фильмом / телепрограммой / альбомом N достиг(-ла) вершин славы и успеха».

По мне, лучше, когда звезды в своих интервью стремятся показать, будто они такие, как все, но, если честно, я подозреваю, что это все туфта. Знать бы только, кто ее гонит. Не понимаю, почему эти журналы расходятся такими тиражами. Не понимаю, почему дамочки, ожидая приема у стоматолога, от них не отрываются. В позапрошлую субботу слышал такой разговор:

— Ты смотрела этот фильм? — Указывает на обложку.

— А как же. Мы с Гарольдом ходили.

— И как тебе?

— Она — прелесть.

— Да-да. Очень мила.

— Ой, я такой рецепт списала!

— Диетический?

— Угу.

— Сможешь мне завтра передать?

— Нет, завтра не смогу. Ты попроси Майка, чтобы он по факсу Гарольду переслал, договорились?

— Хорошо.

Потом эти дамочки завели речь как раз о той актрисе, про которую я только что тебе говорил, и начали возмущаться:

— Я считаю, это позор.

— Ты читала интервью в «Уютном доме»?

— Пару месяцев назад?

— Угу.

— Позор.

— А в «Космополитен» читала?

— Нет.

— Господи, практически слово в слово.

— Не понимаю, за что к ней столько внимания.

Оттого что одной из этих дамочек была моя мама, мне вдвойне грустно, потому что мама у меня — красавица. И постоянно сидит на диете. Иногда и папа говорит, что она красавица, но она не слышит. Кстати, мой отец — образцовый муж. Только прагматик.

От зубного мама повезла меня на кладбище, где у нее похоронено множество родственников. Папа не любит ездить на кладбище, у него там мурашки по телу. А я ничего, езжу, потому что там моя тетя Хелен похоронена. Из двоих сестер мама всегда была красивая, а тетя Хелен — на втором месте. И никогда на диете не сидела. Тетя Хелен была «пышнотелой». Ого, получилось!

Когда тетю Хелен просили с нами посидеть и потом, уже переехав к нам в семью, она не загоняла нас спать и разрешала посмотреть «Субботним вечером в прямом эфире»,[2]когда предки уходили в гости, чтобы там выпить и поиграть в настольные игры. Помню, в раннем детстве я засыпал под «Корабль любви» и «Остров фантазий», а брат с сестрой и тетя Хелен смотрели дальше. В детстве у меня никогда не получалось бороться со сном, а жаль, потому что брат с сестрой иногда вспоминают те моменты. Может, и грустно, что остались одни воспоминания. А может, и не грустно. Может, все дело в том, что мы любили тетю Хелен (а я — больше всех) и радовались, когда нас оставляли на нее.

Не буду перечислять, что мне запомнилось из телесериалов, вспомню только один эпизод, он как раз в тему и, по-моему, так или иначе зацепит любого. А поскольку я тебя не знаю, мне, наверно, стоит написать о том, что может и тебя зацепить.

Сидели мы всей семьей перед телевизором, смотрели последнюю серию «Чертовой службы в госпитале МЭШ» — никогда ее не забуду, хоть и был тогда совсем шкетом. Мама лила слезы. Сестра лила слезы. Брат из последних сил крепился, чтобы не заплакать. А отец во время одной из последних сцен вышел, чтобы сделать бутерброд. Не помню, что там происходило на экране, я тогда был слишком мал, но папа никогда раньше не выходил за бутербродами, разве что во время рекламы, да и тогда все больше маму просил. Я побежал за ним в кухню и вижу: папа делает бутерброд… а сам слезами обливается. Еще сильней, чем мама. Я обалдел. Сделал он бутер, убрал в холодильник продукты, перестал плакать, утер глаза — и тут заметил меня. Подошел, похлопал по плечу и говорит: «Это будет наш с тобой секрет, ладно, дружище?» — «Ладно», — отвечаю. Тогда папа подхватил меня свободной рукой, отнес в комнату, где у нас стоял телевизор, и я до конца серии просидел у него на коленях. Потом он снова взял меня на руки, выключил телик, обернулся.

И объявил:

— Это был великий сериал.

Мама сказала:

— Самый лучший.

А сестра спросила:

— Сколько же лет его показывали?

И брат ей ответил:

— Девять лет, дуреха.

А сестра ему:

— Сам ты… дурень.

И папа сказал:

— А ну, прекратите.

А мама сказала:

— Слушайтесь папу.

Брат ничего не сказал.

Сестра тоже.

А через много лет я обнаружил, что мой брат ошибался.

Я пошел в библиотеку проверить кое-какие цифры и узнал, что серия, которую мы смотрели, побила все рекорды по числу зрителей за всю историю телевидения, и это меня поразило: мне казалось, ее смотрели только мы впятером.

Понимаешь… многие ребята из школы терпеть не могут своих предков. Кое-кого дома бьют. Кое-кого застукали за неблаговидными делишками. Кое-кого используют для показухи, как наградные ленты или золотые звездочки, чтобы только соседям нос утереть. А некоторые просто хотели напиться втихаря.

У меня лично все не так: пусть я отца с матерью не всегда понимаю, а иногда и жалею, но я их очень сильно люблю. Мама ездит на кладбище, чтобы проведать своих родных. Папа на кухне, во время «Чертовой службы в госпитале МЭШ»,[3]не удержался от слез и доверил мне свой секрет, а потом посадил к себе на колени и еще тогда назвал меня «дружище».