Читать книгу "Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова"

— Я на тебя надеюсь, голубка Варенька. И вот еще что:сотри лак с ногтей.

* * *

Лишний билетик «на Олева Киви» спрашивали от метро,«шестерку» удалось припарковать только в трех кварталах от филармоническойбойни, чертово платье сидело на мне так же ловко, как меховой тулуп на уроженцеБерега Слоновой Кости, и ко всем несчастьям я сломала ноготь… Не самый лучшийфон для прослушивания сюиты № 1 соль мажор для виолончели соло.

И. С. Бах.

Далее, если верить программке, должны были последоватьБрамс, Шуберт и А. Рубинштейн с фантазией «Демон», но и одного Баха мне хватилобы с лихвой. Да и ряд, который мне достался, вовсе не располагал кпрослушиванию такой тяжелой музыки, — чертов Стас даже не потрудилсясоздать мне комфортабельные условия для работы. Слева мой локоть подпиралакакая-то потасканная климакгеричка с камеей на том месте, где обычнорасполагается грудь. Справа благоговейно посапывал лысый сатир. Хорошенькоесоседство, ничего не скажешь.

Появление Олева Киви и банды его ассистентов было встреченовставанием.

Я тоже встала — с трудом подавляя в себе желание убраться изэтого симфонического склепа. Пока не поздно.

Но было поздно.

Олев Киви устроился на стуле, притянул к себе свойинструмент — и пытка началась. К окончанию сюиты № 1 я сгрызла все ногти налевой руке и перекинулась на правую. Потом — только для того, чтобы незаснуть, — начала размышлять о провокационной сущности виолончели. Этабандура выглядела довольно эротично, равно как и поза, в которой пребывалэстонец. А на последних тактах сюиты я вдруг вспомнила скабрезную хохму,которую на плохом русском отпустила как-то Анне Раамат, звезда эстонскоголюбительского порно: «Вопрос: Женщина, которая занимается своим делом сраздвинутыми ногами? Ответ: Виолончелистка».

Раздвинутые ноги как-то примирили меня с тусклойфилармонической действительностью, но то, что произошло дальше, выгляделосовсем уж нереально.

Олев Киви посмотрел на меня.

Это был не случайный взгляд, нет, скорее — заученный поворотголовы. Его глаза впились в меня, как впивается заноза в пятку, смычок соскочилсо струн, и бурный финал на секунду оказался скомканным. Он не спускал с меняглаз во время продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию. Инеизвестно, чего в этом полуобморочном взгляде было больше — удивления, ненавистиили смертельного обожания. Я почувствовала себя голой. Голые руки, голые ноги и— самое главное — голая задница, уткнувшаяся в развороченный муравейник.

Вот это номер.

Стервец Стас Дремов, даже если он темнит, оказался прав насто процентов: эстонские симфо-интеллектуалы просто млеют от неухоженных волос.Или Олев Киви при кажущемся здоровье подслеповат и забыл свои контактные линзына краешке унитаза в гостиничном номере?..

За Бахом последовали указанные в программке товарищи.Воспаленные глаза эстонца подстерегали меня за каждым поворотом музыкальнойтемы. Устав от домогательств, я занавесилась ресницами и молила только ободном: пусть скорее закончится это бесконечно-паточное, как цыганские козинаки,отделение.

Хвала всевышнему, отделение закончилось еще до того, как яуспела состариться, потерять всякую сексуальную привлекательность и купить себевставную челюсть. И я была первой, кто выскочил из зала, едва не сбив сомлевшуюпродавщицу компакт-дисков.

А теперь прочь отсюда! Только под страхом гильотинирования яеще когда-нибудь войду под своды этого бога-в-душу-мать храма искусств.

…На улице перед филармонией я сразу же увидела Стаса.

Стас угрожающе улыбнулся и ухватил меня за рукав.

— Куда направляешься, голубка Варенька?

— Вот… Решила подышать… — проблеяла я. — Слишкоммного впечатлений для моего неокрепшего организма.

— А я было подумал, что ты бежать решила. — Онвидел меня насквозь, мой идейный сутенер. Прикидываться бесполезно.

— Если честно, то от классики у меня может развитьсяложная беременность. Будь милосерден, Стасевич!

Договорить я не успела: он уже тащил меня к своемупокопанному джипу. Водрузившись на пассажирском сиденье, я вытащила сигарету ивопросительно посмотрела на Стаса. Но он даже не подумал поднести мнезажигалку, напротив, отобрал всю пачку и без сожаления выкинул ее в окно.

— О куреве придется забыть, детка. Хотя бы на периодтокования с клиентом. Курящих женщин он на дух не переносит.

— Ты-то откуда знаешь? — Я с сожалением посмотрелана бедненькую пачку «Vogue», нашедшую последний приют в луже.

— Знаю, — продолжал темнить Стас. — Возьми-кавот это.

Он протянул мне не к ночи помянутые контактные линзы.

— Спасибо, но боюсь, что со зрением у меня все впорядке.

— Возьми. Знаешь, как надевать?

— Видела в мексиканском сериале, — огрызнулась я,но линзы все-таки нацепила.

К нерезкой и тотчас же сгинувшей боли я оказалась готова:потерявшим девственность на повторную дефлорацию глубоко начихать.

— Ну, как? — поинтересовался Стас.

— Как-как… Об косяк, инквизитор.

Я полезла в сумочку, достала зеркальце и воззрилась на себя:глаза, предательски отказавшиеся от родной светло-зеленой гаммы, стали карими.

— Кивиха, — я прозорливо цыкнула зубом.

— Алла Кодрина, — поправил меня Стас. —Фамилию мужа она не брала.

— Очень мудро с ее стороны, — я кокетливоулыбнулась патрону. — Ну что, похожа я на почившую нимфу?

— Не очень, — Стас был самокритичен. — Нообщий абрис сойдет. Он должен клюнуть.

Я едва удержалась от того, чтобы не рассказать ему огипотетических притязаниях виолончелиста в первом отделении, но вовремяпромолчала. Не стоит обнадеживать Стасевича раньше времени.

— Что будем делать? — Перспектива возвращения подсводы филармонического зала меня не прельщала.

— Второе отделение, — напомнил Стас.

— Уже началось. Так что в зал меня не пустят.

— Черт с тобой. Сделаем так: я подброшу тебя в«Европу», он объявится там часа через полтора. Дальше действуй пообстоятельствам. И помни, обедать вы должны вместе.

…В «Европе» для меня был заказан столик. Стас самоличнопроводил меня к нему, поцеловал руку, шепнул очаровательную непристойность ииспарился. Я осталась одна в чарующем обществе испанского муската «Миральва».Вино тоже было выбрано по настоянию Стаса. Откинувшись на спинку стула иприкрыв глаза, я вертела перстень на пальце и повторяла про себя последниеСтасовы наставления: ног не раздвигать, губы не облизывать, призывно несмотреть, водки не требовать, на колени не садиться, ремней не расстегивать и отаксе не заикаться.