Читать книгу "Имя звезды - Морин Джонсон"

Мы встали и вернулись в вестибюль. Клаудия махнула на стену, утыканную открытыми почтовыми ящиками. Вокруг висели и другие доски с объявлениями по поводу занятий, которые еще даже и не начались, — напоминание получить проездные в метро, купить определенные книги, забрать материалы из библиотеки.

— Это общая комната, — сказала Клаудия, распахивая двустворчатую дверь. — Здесь ты будешь проводить много времени.

Величественный зал с большим камином. В нем стоял телевизор, несколько диванов, письменные столы, на полу валялись подушки для сидения. Рядом с общей комнатой находился класс с партами, дальше — другой класс с большим столом, за которым можно проводить семинары, потом целый ряд классов все меньше и меньше: некоторые вмещали единственный мягкий стул или доску на стене.

А потом мы поднялись по широким скрипучим ступеням на три этажа. Моя комната, двадцать седьмая, оказалась куда больше, чем я предполагала. Высокий потолок. Большие окна: обычный прямоугольный проем, а над ним — добавочный стеклянный полукруг. На полу тонкий рыжеватый ковер. С потолка свисала умопомрачительная люстра: семь здоровенных шаров на серебряных лапках. А главное — тут имелся небольшой камин. Вроде как им не пользовались, но он был очень симпатичный: черная железная решетка, темно-синий кафель. Над ним — широкая большая полка, а еще выше зеркало.

Я сразу приметила, что все тут рассчитано на троих: три кровати, три стола, три шкафа, три книжные полки.

— Комната на троих, — заметила я. — А мне сообщили имя только одной соседки.

— Да. Ты будешь жить с Джулианной Бентон. Занимается плаванием.

Последнее было произнесено с явным неудовольствием. Я уже сообразила, что для Клаудии важнее всего на свете.

Потом она показала мне кухоньку в конце коридора. Там стоял диспенсер с холодной и горячей фильтрованной водой («чайник тебе не понадобится»), маленькая посудомойка и совсем крошечный холодильник.

— В него каждый день ставят обычное и соевое молоко, — пояснила Клаудия. — Держать в холодильнике можно только напитки. Помечать, кому они принадлежат. Именно для этого нужна пачка из двухсот наклеек, которая, как ты помнишь, была включена в список обязательных вещей. На кухне всегда стоят фрукты и сухие завтраки, если проголодаешься.

Потом она показала мне ванную, которая оказалась самой викторианской комнатой во всем здании. Огромная, пол устлан черными и белыми кафельными плитками, мраморные стены, высокие конические зеркала. Деревянные полочки для полотенец и банных принадлежностей. Наконец-то я смогла представить себе будущих одноклассниц — как они с утра принимают душ, болтают, чистят зубы. То есть я увижу одноклассниц в одних полотенцах. И они будут видеть меня ненакрашенной каждый день. Раньше эта мысль не приходила мне в голову. Иногда, чтобы постичь суровую правду жизни, приходится заглянуть в ванную.

На пути обратно в комнату я попыталась рассеять собственные страхи. Клаудия еще минут десять излагала мне правила. Самые важные я попыталась запомнить. Свет в одиннадцать погасить, правда, можно и позже пользоваться ночниками или компьютерами — главное, не мешать соседкам. Картинки на стены приклеивать только с помощью какого-то «блютака» (скотча; он тоже был в списке предметов первой необходимости). На уроки, собрания и к ужину надевать школьный блейзер. К завтраку и к обеду не обязательно.

— Ужин сегодня маленько не вовремя, есть-то будете только старосты и ты. Накроют в три. Я пришлю за тобой Шарлотту. Шарлотта у нас председатель ученического совета от женского корпуса.

Старосты. Знаю я их. Активисты, дорвавшиеся до власти. Их приходится слушаться. Председатель ученического совета — начальница над всеми старостами. Клаудия ушла, хлопнув дверью. Я осталась одна. В огромной комнате. В Лондоне.

На столе стояло восемь коробок. Это мои новые одежки, на весь год: десять белых блузок, три темно-серые юбки, два блейзера, серый и в белую полоску, бордовый галстук, серый свитер со школьным гербом на груди, двенадцать пар серых гольф. В отдельной коробке — тренировочная спортивная форма: две пары темно-серых спортивных брюк с белыми лампасами, три пары шортов из того же материала, пять светло-серых футболок с надписью «ВЕКСФОРД», бордовая флисовая куртка на молнии с гербом школы, десять пар белых спортивных носков. Были еще и туфли — массивные, громоздкие, прямо на Франкенштейна.

Похоже, нужно переоблачаться в форму. Одежки были жесткие, мятые от лежания. Я вытянула булавки из воротника блузки, отодрала ярлыки от юбки и блейзера. Надела все, кроме носков и туфель. Потом сунула наушники в уши, — по-моему, музыка помогает приспособиться к новой обстановке.

Большого зеркала в комнате не оказалось. С помощью зеркала над камином я рассмотрела себя по частям. Но хотелось увидеть все полностью. Придется приноравливаться. Я встала на краешек центральной кровати — далековато, тогда я вытащила кровать на середину комнаты и попробовала еще раз. Теперь я видела себя с ног до головы. Результат получился не столь унылый, как я опасалась. Волосы у меня темно-каштановые, на фоне блейзера они казались черными, это мне шло. А лучше всего, безусловно, был галстук. Галстуки я всегда любила, но не носила — решат, что выпендриваюсь. Ослабила, повернула на сторону, обернула вокруг головы — хотелось опробовать все вариации.

И тут дверь отворилась. Я взвизгнула и выдернула наушники. Музыка загремела на всю комнату. Обернувшись, я увидела в дверях рослую девицу. Ее рыжие волосы были собраны в страшно замысловатую, но с виду небрежную прическу, кожа была светлая, а по ней — россыпь золотистых веснушек. Но поразительнее всего была ее осанка. Вытянутое лицо заканчивалось чудным пухлым подбородком, который она держала очень высоко. А еще она была из тех, кто без усилия ходит, расправив плечи, будто оно так и надо. Я заметила, что она не в форме. На ней была розово-голубая юбка, мягкая серая футболка и мягкий розовый льняной шарфик, свободно повязанный вокруг шеи.

— Ты Аврора? — осведомилась она.

И не стала дожидаться ответа, что я и есть та самая Аврора, за которой она пришла, и сразу добавила:

— Я Шарлотта. Пришла проводить тебя на ужин.

— Может, мне… — я ущипнула краешек формы, надеясь, обойтись без глагола, — переодеться?

— Не стоит, — ответила она бодро. — И так хорошо. Нас сегодня всего ничего. Пошли.

Она не сводила с меня глаз, пока я неловко сползала с кровати, нашаривала пропуск и ключ, влезала в шлепанцы.

3

— Ну, — прощебетала Шарлотта, пока я скользила и спотыкалась на булыжнике, — так ты откуда?

Я прекрасно знаю, что нельзя судить людей по первому впечатлению, но иногда они сами подсовывают вам материал для суждений. Эта, например, то и дело бросала косые взгляды на мою форму. А что бы ей, казалось, стоило сказать: «Давай переоденься-ка по-быстрому», но она этого не сделала. Я бы, впрочем, могла настоять, но меня немного перепугал ее статус главной из всех девчонок. Кроме того, на полдороге вниз по лестнице она сообщила, что собирается поступать в Кембридж. А человек, который сообщает о своих наполеоновских планах еще прежде, чем назовет свою фамилию… с такими нужно поаккуратнее. Однажды дома в супермаркете, в очереди в кассу, мне попалась девица, которая сообщила, что скоро появится в списке «Будущих топ-моделей Америки». Когда мы увиделись снова, она как раз въехала тележкой в машину какой-то старушенции на парковке. Обычно сразу видно, что перед тобой за человек.