Читать книгу "Река моих сожалений - Медина Мирай"

Мы заметили, как Роллинс призывно машет нам. Оставив на столике мелочь официантке, мы с Ганном направились к нему.

– Привет, – поздоровался со мной Колдер, протягивая руку. Во время пожатия он улыбнулся и удивленно сказал: – Такие холодные. Говорят, если у человека холодные руки, он очень добрый.

– Или он просто замерз и в его душе такой же холод.

Это было всего лишь еще одно новое бесполезное знакомство, которое в будущем никак не изменит мою жизнь.

Колдер ухмыльнулся. Ганн и Роллинс наблюдали за нами как заботливые мамочки, которые привели в детский сад своих малышей и пытались их познакомить.

– Питер у нас актер, но хотел бы заняться и музыкой, – Ганн изо всех сил старался подкинуть дровишек в огонь нашего разговора.

– А Колдер – музыкант и певец, но хотел бы попробовать себя и в актерском искусстве, – заметил Роллинс.

– Да, мне рассказывали, – сказал я равнодушно. – И я не особо хочу заниматься музыкой.

«И тем более не настолько отчаялся, чтобы брать уроки у сверстников».

Ситуация с нелепым знакомством казалась мне до смеха наивной и глупой. Развернуться бы и уйти прямо сейчас подальше от этого красавчика Колдера и его педиковатого наставника, но Ганн мне не простит демонстративного ухода. Это будет тот случай, когда я порежусь о лезвие ножа его терпения, а он в ответ зарежет меня. Быть может, даже по-настоящему, если напьется. Пьяный Ганн опасен и непредсказуем: либо он обнимет и начнет рассказывать, как сильно тебя любит, либо порвет на куски, вспомнив какую-нибудь мелочь.

– Пройдемте обратно к столику. – Роллинс указал на наше с Ганном недавнее пристанище. Коктейли и мелочь уже успели исчезнуть.

«Мамочки» пропустили нас вперед. В неловком молчании мы сели друг против друга и стали ждать своих наставников. Но они не спешили составить нам компанию.

Колдер сложил руки на столе и опустил взгляд. Лишь сейчас, находясь так близко к нему, я заметил, что он достаточно привлекателен: длинное лицо с острым подбородком, узкая челюсть, вздернутый аккуратный нос без горбинки, как после пластической операции, но я знал, что такая форма дана ему от природы, и уставшие глаза, пока неразличимого цвета.

Еще немного – и его светло-русые волосы будут ему до плеч. Длинная челка уже лезла в лицо, и он заправлял ее за ухо. По виду и не скажешь, что он самовлюблен или пессимистичен. Колдер относился к редкому в наши дни виду людей. Это чувствовалось в его мягких, неспешных движениях и во взгляде, в манере разговора и размеренном тоне голоса.

Иными словами, новая «восходящая звезда» – тихий, прилежный, красивый юноша-сирота, вылезший из ниоткуда на мою голову.

Разглядывая его, я понял, что так просто он не покинет мою жизнь. Его окутывала притягивающая аура. Меня тянуло к нему, поскольку не исключено, что Колдер – тот самый человек, который поможет мне разобраться со своей жизнью. А может, он тот, кто лишь больше ее запутает?

– Будешь курить? – спросил я его, вытаскивая сигареты из внутреннего кармана куртки.

– Не курю. – Колдер покачал головой.

– Тогда, может, выпьешь со мной?

– Не пью, – ответил он с тем же волнением.

Я с раздражением спрятал пачку сигарет обратно в карман.

– А что скажешь насчет парочки затяжек? – намекнул ему я, поднимая правую бровь.

Колдер ответил холоднее:

– Не принимаю.

От новой волны недовольства я вздрогнул и отвел взгляд.

«Сложно же нам тогда будет поладить».

– Так не бывает, – сказал я как можно мягче.

– Это убивает.

– Не поверишь, но мы медленно умираем каждый день. Быть может, эти удовольствия и приближают нас к смерти, но мы ведь все равно умрем.

Улыбка Колдера быстро появилась и так же быстро исчезла. Он поерзал на месте.

– Мне часто так говорят, но это неправильно.

– Еще один со своим «правильно – неправильно»!

Я демонстративно откинулся на спинку закругленного дивана, взмахнув руками. Колдер смотрел на меня почти испуганно. Мне это начинало нравиться.

Я любил быть выше своего собеседника. Только так чувствовал себя в своей тарелке. Колдер сам любезно уступил мне место лидера в разговоре.

– Проживешь меньше или больше – какая на фиг разница? – Я все-таки вытащил одну сигаретку и зажег ее от зажигалки. Не то чтобы мне хотелось курить прямо в этой провонявшей дымом и алкоголем скирде. Меня распирало другое желание.

Я придвинулся к столу, затянулся горьким дымом почти до еле сдерживаемого кашля и выдохнул все в Колдера с блаженным видом.

Сигаретный запах еще долго парил перед его лицом, и он отодвинулся от стола, чтобы не давиться этим резким ароматом.

– Теперь тебе осталось меньше жить, потому что ты вдохнул сигаретный дым и загрязнил свои легкие. Тебе не все равно?

Я заметил, что за нами наблюдают. Не только изумленные зрелищем Ганн и Роллинс, но и новые обожатели Колдера.

«Восходящая звезда» впервые за долгое время показал свое недовольство, но не произнес ни слова. Его взгляд похолодел, руки обхватили край стола, словно он готовился встать и уйти. Но люди все видели. И не исключено, что среди них притаился журналист, так и ждущий чего-нибудь эдакого, чтобы уже завтра выпустить об этом статью.

– Ты прав, – согласился со мной Колдер. – Я не стану с тобой спорить.

«И это все?» – хотелось мне спросить.

Я ждал напора и накала страстей, но получил лишь фальшивое согласие, означавшее конец так и не успевшего зародиться спора.

– Не любишь конфликтовать? – Я затянулся вновь, чувствуя на себе его напряженный взгляд. – Так ты далеко не уедешь. В шоу-бизнесе не любят слабых.

– По-твоему, употребление наркотиков, алкоголя и курение – это проявление силы?

А он мне начинал нравиться: в нем были искры злости – и я жаждал увидеть каждую. «Покажи мне свой настоящий характер, Колдер, пока я не записал тебя в список скучных врагов. Стань же интересным врагом».

Впрочем, Колдеру этот список светил с самого начала. С той самой секунды, когда Ганн решил мне рассказать о новом любимце общественности. И неважно, что по своим возможностям мы равны. Важно, что он в чем-то лучше.

Оскорбительно то, что меня заставляют учиться у него, словно он опытный сорокалетний музыкант со студией в Лос-Анджелесе и несколькими успешными творческими коллективами. А это всего лишь девятнадцатилетний оборванец с безупречной фишкой для привлечения внимания, идеальной внешностью и дивным голосом, коего мне не дал Бог.

И неужели после всего этого я должен открыться ему без тайного помысла унизить прилюдно? Неужели я должен упустить возможность доказать ему, что мне его помощь не нужна?