Читать книгу "Сердце волка - Диана Хант"

— Рада видеть вас, мисс Лирей! — поприветствовала меня горничная, присев в книксене.

Я улыбнулась девушке.

— И я тебе рада, Мила.

Мила маленькая, ещё меньше меня ростом, с копной белокурых кудряшек и пухлыми румяными щеками. Хоть и молодая, в уголках глаз пролегли складочки — Мила постоянно хохочет.

— Какое платье подать?

— Вон то, — хмуро буркнула я.

— Синее? Но оно совсем вам не идет!

— Вот и Виталина того же мнения.

Мила хмыкнула, но промолчала.

Когда я уселась перед наспех протертым зеркалом, Мила бухнула на туалетный столик шкатулку с щетками и заколками.

— Платье вас, конечно, бледнит, мисс, но не беда. Я сейчас такую прическу сооружу, королева обзавидуется! И серьги с изумрудами наденьте! Они так к вашим глазам подходят, что сдохнуть можно, все ахнут!

Я расхохоталась.

— Спасибо, Мила. Просто раздели волосы на пробор и собери в низкий узел. А серьги дай вон те, серебряные с лазуритом, и брошь в комплекте, да, эта.

Мила вздохнула.

— Вы как смерть бледная, ей-богу!

— Пусть Виталина порадуется.

Мила фыркнула. Сделалась серьезная, а потом проговорила:

— А знаете, кто только что приехал? Может, когда узнаете, хоть серьги человеческие наденете и дадите причесать вас, как будущую герцогиню?

Зеркало отразило стремительную бледность моих щек, которые через секунду налились румянцем. Я закусила губу и захлопала ресницами, точно совершенно не понимаю, о ком говорит Мила.

Горничная прыснула и часто закивала.

— Да-да, мисс Лирей, он здесь, — сказала она заговорщицким тоном и покосилась на портрет на стене.

— Да кто он-то? — спросила я неправдоподобно дрогнувшим голосом.

— Ой, да ладно вам! Все вы поняли! Герцог де Шеврез. Ваша детская любовь.

ГЛАВА 2

Герцог де Шеврез. Андре де Шеврез. Наш кузен — и двоюродный брат королевы по материнской линии.

Он… Он папин воспитанник. Когда папа женился на маме, для них обоих это был второй брак. Отец сестер, граф Эрсийский скончался, когда Микаэле был всего год, а Виталине три. Мама вышла замуж за вдовца, у которого остался пасынок от первого брака. До двенадцати лет Андре жил с нами, я этого почти не помню, я была совсем маленькая. Затем он учился в духовной семинарии, нас навещал на каникулах. Сколько его помню — все время в фиолетовой рясе. Он хотел стать священником, об этом знали все. О набожности и нелюдимости юного герцога де Шеврез ходили легенды. После того, как его величество не разрешил ему принять сан и посвятить жизнь Церкви, Андре удалился в свое герцогство на юге империи — небольшое, но прибыльное. Нас он навещать почти перестал, говорили, что юный герцог изводит себя и своих поселян строгими постами и превратил свое герцогство в монастырь.

Никогда не верила в эти слухи. Да, с остальными, даже с Виталиной и Микаэлой он держался отстраненно, а я… у меня никогда не было друга ближе, чем Андре.

Мама рассказывала, он с удовольствием заменял мне няньку, когда я была крохой. Возился со мной, гремел погремушками, водил за ручку по замку, стоило мне сделать свои первые шаги.

— Принеси мне стакан воды, Мила, — дрогнувшим голосом попросила я.

Когда шаги Милы стихли, я осторожно покосилась на противоположную стену.

У нас с Андре есть совместный портрет: стройный тонкокостный юноша с бледным лицом, завитыми белокурыми локонами в фиолетовом камзоле и кюлотах держит на коленях рыжего кудрявого младенца в белом — чепце и кружевном детском платьице, отделанном розовыми лентами. У младенца пухлые розовые щеки, круглые изумленные глаза, на губах довольная улыбка.

Вообще изначально планировалось писать меня на коленях у мамы, но я капризничала, вырывалась, успокаивалась только, когда Андре был рядом. Так и получилось — у всех детей первый потрет с родителями, а у меня с Андре.

Из троих сестер Андре выделял меня, и теплоты между сестрами это не добавляло… Но кого это волновало? Уж точно не нас с Андре.

Мы рыбачили, охотились, пели, плясали, играли в догони-поймай, найди эльфа, дурачка-Петруччо, лазали по деревьям, скакали наперегонки, кстати, именно Андре научил меня уверенно держаться в седле.

Я прикрыла глаза, и по щекам заплясали солнечные зайчики, в воздухе запахло цветущим миндалем.

* * *

По залитой солнцем аллее сада бежит вприпрыжку девочка лет восьми в нарядном голубом платье. Над цветущим розовым кустом склонилась стройная рыжеволосая женщина, увидев ее, девочка издала ликующий вопль, ни дать, ни взять, туземец, вышедший на тропу войны.

— Мама, мама! — кричу я.

Мама разогнулась и тыльной стороной ладони убрала рыжий локон со лба.

— Эя, — ласково говорит мама. — Ну на кого ты опять похожа.

Девочка с разбегу обнимает женщину в нежно-розовом платье, затем хватает за руки и кружит.

— Мамочка! Ты не представляешь! Андре лучше всех! Он самый лучший на свете!

Вокруг несутся голубые, зеленые, розовые сполохи, мама очень любит цветы, а я ее, и сейчас, когда нашла ее в оранжерее, мне не терпится поделиться своим счастьем.

— Тише, Эя, тише! Ты совсем меня закружишь.

На щеках мамы играют озорные ямочки. Она такая красивая в лучах солнца, словно загадочная эльфийка из рассказов старой Пепы. Самая красивая из всех, кого я видела.

— Когда я вырасту, мы обязательно поженимся! Я хочу его, мама! Его и больше никого!

— Лирей!

Мама остановилась, застыла, как статуя, покраснела так, что кажется поднеси к ней сейчас свечку — загорится. Она смотрит не на меня, а на кого-то за моей спиной.

Судя по вытаращенным глазам, часто хлопающим ресницам, там…

Я медленно, как в кошмарном сне оборачиваюсь…

Андре красив, как статуя в королевском саду. Белокурые локоны ниспадают на фиолетовую сутану, голубые глаза — само отражение неба, на устах мечтательная, как всегда, чуть снисходительная улыбка.

— Мамочки, — прошептали мои губы, и я поспешно закрыла рот рукой. — Нет! Нет, только не это…

Я развернулась и понеслась прочь.

— Лирей! — раздался вслед мамин голос.

— Оставьте ее, леди Ньюэйгрин, Эя чиста и невинна, как и любое дитя в ее годы…

Я спряталась тогда в лабиринте живой изгороди. Упав на колени, уронила в ладони лицо, и рыдала, рыдала, пока не уснула. Слуги нашли меня спящей и отнесли в мои покои.

Андре уехал в тот же день. Его каникулы закончились, и он уехал к своей мечте. Все детство он намеревался посвятить себя служению Богине.