Читать книгу "По темной стороне - Купава Огинская"

Большая кровать с балдахином (постельное бельё, разумеется, чёрное), кресло и столик у забранного тяжелыми шторами окна (все чёрное, а кто бы сомневался?)

Отделанные деревом и шелком стены (чёрное, чёрное…серое?)

Две двери, нарушая гармонию, не чернели, сливаясь со стеной, а серели тёмным, очень глубоким угольным цветом.

«Ррразнообразие», — невольно умилилась я.

За первой серой дверью притаилась пустая гардеробная, за второй — ванная.

— Я так понимаю, это наступила самая чёрная полоса в моей жизни? — спросила я у мочалок. Переглянувшись, они решили считать вопрос риторическим и не отвечать на него.

Признаться, если это и была самая чёрная полоса, то меня она полностью устраивала.

Мне притащили безразмерную, но очень мягкую и теплую сорочку, какие-то баночки с шампунем, резко пахнущим мылом и чем-то ещё, кремообразным и подозрительным. Потом покорно ждали полчаса, пока я вымоюсь, страдальчески рассматривая изрезанный живот и стараясь не потревожить кровавую корочку, непривычно быстро образовавшуюся на месте ран.

После водных процедур пострадавший живот был старательно обмазан какой-то чёрной пастой и основательно забинтован. И только после этого меня накормили.

Кусок едва прожаренного мяса трогать я не стала, зато единолично схомячила все пять булочек, мягких и ещё тёплых, с аппетитом съела суп и даже вылизала тарелку под удивленными взглядами мочалок, а потом ещё и чаем все это залила, накидав сразу в чайничек целых четыре ложки сахара. Пол-литра чаю приятным теплом растеклось по уже съеденному.

Многие, наверное, после такого стресса не смогли бы и крошку в рот взять, а у меня наоборот, после каждой нервотрепки просыпался просто зверский аппетит.

Я ела как не в себя, чем всегда очень удивляла родителей и поражала друзей.

Вот и сейчас, блаженно растянувшись на кровати, чувствовала, как приятная сытость вытесняет охватившее меня напряжение.

Главное, что сектантам я не досталась, а уж с хищником как-нибудь разберусь. Раз сразу не убил, значит есть все шансы дожить до пенсии.

С этой оптимистичной мыслью, под утробное ворчание мочалок, деливших несъеденное мною мясо, я и уснула, даже не подозревая, что сейчас вот так же они могли грызться и за моё мирно спящее тельце, не защищай меня приказ их хозяина.

* * *

Девять уделов, три из которых, самые большие и богатые — Мглистый, Талый и Туманный. Остальные не имели своих названий и на карте обозначались именем того, кто ими владел.

Земли Темных от земель Светлых отделяла Сумеречная зона, серебристая лента на карте, разделяющая материк на две части. Светлая империя, в отличие от Тёмных земель, была больше похожа на лоскутное одеяло. Там не было уделов, зато были домены и доли. Очень много доменов на светлой стороне и очень много долей в каждом домене.

Я покрутила карту, любуясь тем, как серебрится на свету линия Сумеречной зоны.

Подробная, очень красивая и полезная карта, тем не менее, казалась не полной. В смысле, материк на ней был весь, и даже названия четырёх морей и одного океана, омывавших его берега, были указаны, но дальше была только темнота. Словно за пределами этого материка мира и не существовала. Меня это смущало, но набраться смелости и расспросить обо всем хищника я так и не смогла.

Неделю я жила в его замке, ела его еду и терроризировала его мочалок, но так и не узнала даже имени.

Изучая библиотеку в сумасшедшей надежде найти способ вернуться домой, я почти не вспоминала о хозяина всех этих богатств.

А ведь одна эта библиотека сама по себе была богатством. Да по сравнению с ней даже Вашингтонская Библиотека Конгресса США, которую многие считали невероятной — просто скромное книжное хранилище.

Здесь были тысячи, сотни тысяч книг. Иногда мне казалось, что даже миллионы.

Первые дни я боялась заходить очень далеко, прекрасно понимая, что могу просто не найти дороги назад и потеряться среди стеллажей.

Но потом осмелела и уже давно перестала бояться. Мочалки меня найдут в любом случае, у них выбора другого не было.

Теперь я стала их единственной работой.

Каждый вечер, возвращаясь в свою спальню с больной головой и словно разбухшими глазами, я обессиленно заваливалась на кровать, почти сразу засыпая.

Сон, как правило, был один и тот же. Я возвращаюсь домой, мирюсь наконец с родителями и выхожу замуж за их Костеньку. Все хорошо, все счастливы, год холодной войны позади, а я быстро забываю весь этот кошмар.

Зачем я вообще спорила? Ну захотели родители, чтобы я в двадцать лет замуж вышла, а через годик осчастливила внуками, ну так и что?

Это только маме разрешено в тридцать лет первого ребенка рожать.

А мне пора бы и о семье подумать, так как дорогая родительница уже внуков хочет.

Диплома бакалавра достаточно, убеждали меня дорогие родственники, сервируя стол перед приходом Костеньки. Зачем тебе магистратура, удивлялись они, расставляя салаты и нарезку.

Детки это счастье, вколотили они последний гвоздь в крышку моего терпения.

И я взорвалась. И рассказала все, что думаю о счастливом материнстве в двадцать лет. И Костеньке, так не вовремя пришедшему в гости и подвернувшемуся под горячую руку, тоже много чего интересного рассказала. А потом гордо ушла, хлопнув дверью, на целых две недели раньше положенного срока вернувшись в университетское общежитие.

Стыдно мне за то, что я наговорила за весь год так и не стало… до этой недели.

Теперь я очень жалела, что не согласилась тогда на все.

Да, сейчас бы, скорее всего, сидела на огурчиках и выбирала имя будущему ребёнку, зато в привычной обстановке, в полной безопасности.

Мочалка, та что побольше и посмелее, подергала меня за штанину.

Женской одежды в замке не было, зато была мужская. Просто горы мужской одежды, среди которой найти хотя бы пару приличных вещей на невысокую меня далеко не богатырской комплекции оказалось очень сложным делом. Но я справилась, и теперь мой гардероб состоял из трёх пар брюк, пяти сорочек, одного чуть великоватого камзола и двух пар сапог.

С носками дело обстояло проще, портянки хорошо садились на все ноги без разбора.

А вот нижнее бельё шить пришлось самой. В итоге я разгуливала в рубашке с чужого плеча, штанах с чужой задницы, зато в дизайнерских, эксклюзивных труселях ручной работы.

— Уррр, — мочалка ещё раз подергала меня за сапог, указывая лапкой на часы.

Что интересно, понимали меня эти создания прекрасно, но говорить не могли.

На часах, огромных и чёрных, фосфоресцирующая часовая стрелка уверенно указывала на фосфоресцирующую восьмёрку.

Восемь вечера, пора кушенькать.