Читать книгу "Станцуй со мной танго - Татьяна Абалова"

Целующиеся в уютных сквериках парочки попадались то тут, то там, но Леонид не замечал их, выискивая девушку с рыжими волосами. Чем дальше он удалялся от улицы Петипа, тем скуднее становилось освещение, и реже встречались пешеходы.

Прохладный влажный воздух помог остыть, и Леонид вернулся домой совсем не тем, кем покидал пустую квартиру. Приняв горячий душ, он повалился на свою импровизированную кровать и впервые заснул, ни разу не вспомнив о больной спине. В его душе теплилась надежда, что завтра он обязательно найдет незнакомку.

Лишь только улица Петипа начала оживать, Леонид появился у входа в клуб. По небольшому объявлению на стекле он узнал, что милонга — танцевальный вечер, на котором танцуют танго, начинался каждый день в восемь. Время тянулось, замирая там, где вчера вовсю неслось. Леонид никак не мог дождаться, когда к зданию начнут стекаться люди.

Как ни вглядывался он в лица любителей танго, но вчерашней любовницы среди них не оказалось.

Что он знал о ней, кроме того, что волосы у нее рыжие, поцелуй сладок, а запах духов терпок? Ни-че-го.

Как он жалел, что не спросил ее имя!

Леонид, стоявший спиной к входу в клуб пилонного танца, боялся сделать шаг в сторону, чтобы не пропустить появление своей страстной партнерши по танго.

Прошел час, два, звуки музыки стихли, а рыжеволосая так и не появилась.

Из клуба неспешно вышли танцоры, с интересом поглядывая на него, стоящего столбом на прежнем месте. Некоторые, словно зная, почему он здесь, улыбались.

Музыканты погрузили инструменты в подержанную иномарку и укатили, оставляя с ним лишь резкий запах сигарет и горечь неудачи.

Леонид поплелся домой, в душе надеясь, что завтра беглянка обязательно появится.

Но ни завтра, ни на следующий день она не пришла.

Не веря, что не сможет ее найти, Леонид ходил к клубу каждый вечер на протяжении недели.

Его стали окликать, задавать вопросы, пытаться помочь. Как выяснилось, никто из любителей милонги ранее не видел приметную девушку — она появилась в тот вечер единственный раз.

Леонид, встретив открытое участие, больше не чувствовал себя чужаком в компании людей, танцующих танго, охотно делящихся мастерством, и вскоре, освоив движения, получал удовольствие от чувственного танца с более опытными партнершами, надеясь, что когда-нибудь его рыжая любовница все-таки заглянет на призывные звуки аккордеона.

— Тося, ну что, Лёнчик с депрессией распрощался?

— Спасибо тебе, Саша. Не знаю, что ты там ему прописала, но у него жизнь налаживается. Вернулся в бизнес, затеял в квартире ремонт, купил новую машину, ходит на эти, как их — милонги.

— И все это с августа? Ай да Виолетта!

— Кто такая Виолетта? — насторожилась подруга.

— Лекарство от хандры, — засмеялась Александра.

— И все же, Сашка, не темни! Что ты сделала с моим сыном?

— Не пугайся, мать. Попросила Виолетту станцевать с ним аргентинское танго.

— А, танцовщица, что ли?

— Ну, как сказать. Она та, которая вокруг пилона вертится, но ради твоего сына по видео разучила несколько движений танго. Она способная. Как только кто из моих бывших пациентов захандрит, живо мозги на место вставит.

— А не рыжая она, случаем? У моего Лёни на компе куда ни глянь, всюду фотографии рыжих девушек.

— Виолетта-то? Нет, блондинка, волосы короткие. Но у нее париков куча, она их меняет во время представления в клубе. То рыжая ковбойша, то гейша черноволосая… Хочешь, сходим на ее танцы вокруг шеста посмотрим? Это на улице Петипа, как раз напротив здания, где твой Лёнька вечерами пропадает.

Глава 2. Первый поцелуй Рыбы

Глафира придирчиво разглядывала свое лицо в зеркале, ища признаки взросления на год.

— Двадцать семь — словно девочка совсем, — пропела она, ставя тюбик новой помады рядом с духами. Проверяя ее на липкость, которую так не любила, пошлепала, словно рыба, губами. — Хорошая помада. И цвет сочный.

Глядя на губы невольно вспомнила себя в выпускном классе.

* * *

Десять лет назад.

— Гла-ш-ш-ш-ш-а…

От обилия шипящих звуков по спине прошелся холодок, и заныло где-то внизу живота. Глафира закрыла глаза и глубоко вдохнула.

— Гла-ш-ш-ш-а, ну пожалуйста….

Что-то твердое уперлось в шею и медленно поползло вниз по позвоночнику. Там, где появилась преграда в виде застежки лифчика, движение на мгновение прекратилось.

Глафира непроизвольно передернула плечами и поморщилась от досады. Не стоило так явно реагировать на прикосновение. Наверняка и уши загорелись — противная реакция на стыд еще с детства.

Приглушенный смех сидящего сзади заставил поморщиться и наклониться вперед, чтобы не смог достать. Но как его заткнуть?

— Гла-ш-ш-а…

— Мельников! Прекрати! — Удар по столу линейкой прозвучал как выстрел и заставил подскочить от неожиданности. — Что ты там шипишь как удав? — Марь Петровна смотрела на Глеба поверх очков, которые удивительным образом держались на кончике носа. — Контрольную каждый пишет сам! И перестань тыкать в Глазунову ручкой! Она уже на парте лежит, а ты все тычешь!

Уши Глафиры охотно поделились краской с лицом, которое стало ярко-пунцовым. Послышались смешки.

«Знают?!»

— Так! Успокоились! — Последовал еще один удар линейкой. Неприятный хлесткий звук лезвием резанул по нервам. — Осталось всего десять минут! Пишем!

Как только Марь Петровна уткнулась в журнал, Глафира почувствовала чужое дыхание у своего уха. Настороженно повернула голову и встретилась взглядом с Мельниковым.

— Гла-ш-ш-а, — беззвучно произнесли его губы и скривились в улыбке.

— Мария Петровна, я закончила! — Глафира поднялась так резко, что задела плечом перегнувшегося через парту Глеба. — Можно сдать?

Не дожидаясь ответа, оставила тетрадный листок на учительском столе и вылетела вон из класса.

— Глазунова, ты куда? — удивленный возглас Марь Петровны не остановил. Сейчас Глафиру не удержал бы и хор учительских голосов. Да и окрик директора, способный прекратить самую жесткую драку, навряд ли помог бы.

Глафира набирала воду ковшиком ладоней, пытаясь остудить лицо. Но ледяная вода не помогала. Стоило вспомнить взгляд Мельникова и его растянутые в улыбке губы, как пульс зашкаливал, а к щекам приливала новая волна жара.

Никто в классе не догадывался, что Мельниковское «ну пожалуйста» вовсе не относилось к просьбе дать списать. Глафире самой впору списывать у Глеба.

Мельников просил прощения за вчерашний поцелуй.

От воспоминаний о том, как Глеб прижал ее к стене, придавив сильным телом, а потом поцеловал, Глафира закашлялась.