Читать книгу "Коллекция поцелуев - Венди Хаггинс"

Девочки скептически переглядываются.

– Серьезно, – не отступаю я. – Больше никаких парней. Ни за что.

– Как скажешь. – Кензи нежно гладит меня по руке, и я невольно начинаю злиться.

Звучит второй звонок, и мы расходимся. Всего неделя до весенних каникул. Я справлюсь. Плюхаюсь за парту, и начинается урок английского.

– Откройте учебники на странице триста семьдесят, – бодро начинает урок миссис Уорфилд. – На этой неделе мы займемся современной поэзией.

Весь класс, включая меня, недовольно вздыхает.

– Но ведь уже почти каникулы! – возмущается один из футболистов на задних партах.

Качок Джек Райнхарт. Про него скажу лишь, что иногда стереотипы все же попадают в точку.

Миссис Уорфилд позабавили наши жалобы. С улыбкой она раздала нам листочки с заданиями. Затем объяснила, что нам предстоит. Мы должны были «позволить раскрыться своим эмоциям, выплеснув их на бумаге в виде нескольких тщательно подобранных слов». Позади меня Джек Райнхарт упал головой на парту. Первым заданием было описать свои эмоции в виде короткого стихотворения. Я раздраженно смотрю на пустой лист передо мной. Для творчества у меня нет никакого настроения. Эмоции, кипящие сейчас внутри, вряд ли понравятся миссис Уорфилд.

– Вы можете даже зарифмовать ваши мысли, но это вовсе не обязательно, – добавила миссис Уорфилд. – Сконцентрируйтесь на чем‐нибудь хорошем, подумайте о грядущих каникулах, праздниках и так далее. Или же на чем‐нибудь плохом, на своих утратах и прочих несчастьях.

Против моей воли в голове появляется отчетливый образ. Я живо вспоминаю родителей одним рождественским утром, когда мы с Зебедайей были еще совсем детьми. Мама сидела на коленях у папы, пока мы с братом открывали подарки. Я помню, как прекрасно они выглядели вместе тем утром. Они любили друг друга. Их пальцы были переплетены, а папа постоянно целовал мамину руку, словно бессознательно…

Я отдала бы все на свете, чтобы вновь увидеть их такими. Они уже давно не проявляют никаких чувств друг к другу. Оба с головой ушли в работу, чтобы хватало денег на оплату счетов. Я всего лишь хочу, чтобы они снова были счастливы.

Внезапно я осознаю, что моя рука уже пишет на бумаге слова, возникающие в голове. Появляется странное ощущение легкости. Не могу сказать, что я творческая личность. А вот иностранные языки – это определенно мое. Поток слов, выходящий из‐под руки, одновременно удивлял и завораживал меня. Я едва слышала, что говорила миссис Уорфилд.

– Объем не имеет значения. Я просто прошу вас выразить свои чувства в нескольких строчках. У вас пятнадцать минут.

Мне хватило и десяти. Не подумайте, что я выдавила из себя жалкое четверостишие. Меня хватило на большее. Вновь и вновь перечитывая то, что получилось, я всякий раз ощущала, как эмоции захлестывают меня. Я убираю слова и меняю их местами, хочу, чтобы каждая строчка в точности передавала ту ностальгию, которая переполняла меня в тот момент.

– Итак, класс, – начала миссис Уорфилд, – теперь пришло время работы в парах. Но, учитывая горький опыт прошлого раза, сегодня я сама вас рассажу.

Пока она разбивала нас на пары, класс снова зашелся волной недовольных вздохов и оханий.

– Зэй Монро и Дин Прескотт.

Мое сердце бешено заколотилось. Клянусь, именно бешено, что было весьма странно, если учесть, что, пока мы были с Уайли, на других парней я даже не смотрела. Дело в том, что Дин был одним из моих многих бывших еще со времен девятого и десятого классов.

Его соседка встала, и я заняла место рядом с ним.

– Привет, – сказала я.

– Привет.

Я украдкой оглядела его. Дин был здоровый парень. Тоже футболист, но к нему стереотипы не имели никакого отношения, он был добрым и неглупым. А насчет здорового еще мягко сказано. Ростом под два метра и шириной с дверной проем. Не буквально, конечно, но можете себе представить. Мощные плечи и широкая грудь. Тело атлета вкупе с милой улыбкой и вьющимися каштановыми волосами.

Он смотрел на меня, будто пытаясь прочитать мои мысли, и я отвела взгляд. Мне стало стыдно от того, что Дин казался мне привлекательным, но это чувство быстро улетучилось, а голос в голове буквально кричал: «Ты теперь свободна и имеешь полное право заглядываться на любых парней!» От этой мысли я почувствовала себя лучше.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да, – закашлялась я.

В классе стало шумно, и миссис Уорфилд пришлось слегка повысить голос, чтобы докричаться до нас. Она хотела, чтобы мы обменялись нашими стихами и оценили друг друга «по справедливости». Все, что она сказала после этих слов, я не слышала, потому что кровь стучала у меня в висках. Я не могу дать прочитать свое стихотворение ни Дину, ни кому бы то ни было другому. Это слишком личное. Этого я не рассказывала даже Лин, Монике и Кензи. У всех бывает, что родители ссорятся. Понятия не имею, с чего вдруг я решила написать дурацкий стих именно об этом.

Листок лежал передо мной текстом вниз, и когда Дин потянулся, чтобы взять его, я резко прижала стих к груди. Глаза у меня чуть из орбит не вылезли.

– Ой, извини, – произнес он.

– Нет-нет, ничего страшного, просто… там все плохо. Вышла полная ерунда. Я не знала, что мы будем ими меняться.

Я жутко покраснела. Он посмотрел на меня так, будто понял, что я вру.

– Бывает, у меня тоже полный отстой.

Голос у него был чертовски низкий. Я прикусила губу, глядя, как он скрестил руки над своим листком и поигрывал бицепсами. Какое‐то время я просто не могла оторваться от этого зрелища, а когда я все же посмотрела на него, он ответил мне улыбкой, нарисовавшей две чудные ямочки на его щеках. Когда он только переехал к нам, в восьмом классе, мы были напарниками по лабораторным работам, и я прожужжала ему все уши, пытаясь разговорить его. Я всегда задавалась целью разговорить какого‐нибудь тихоню.

– Хочешь, могу взглянуть? – кивнула я в сторону его стихотворения.

– Только если ты дашь мне. – Он моргнул. – Ой, я не то имел в виду.

Его уши покраснели от смущения, пока я заливалась смехом. Он виновато усмехнулся, покачав головой.

– Я хотел сказать, если хочешь почитать мое, дай мне прочесть твое.

– Не пойдет, – отрезала я.

– Почему ты так стесняешься? Не бойся, я не буду судить строго.

Мне вновь стало смешно, но я лишь покачала головой.

– Поэт из меня никудышный.

– Как и из всех присутствующих. Скажи хоть, о чем там? Про твоего парня?

– Не… – Я замолкаю, не успев начать. Будь проклята эта дурацкая горечь в горле в самый неподходящий момент. – Мы расстались.

– Ох! – Он замолчал, изучающе глядя на меня. – Прошу прощения.

– Да уж… Ах да, стих. Я написала про Рождество, когда была маленькой, и про свою семью. Полная чушь.