Читать книгу "Я хотел убить небо - Жиль Пари"

А Рози говорит, чтобы он не слишком много о себе воображал.

Мы с Ахмедом и Симоном живём в одной комнате.

В первую ночь Симон сказал, что я здесь минимум на три года и что в моих интересах намазывать ему тосты маслом за завтраком, а если я этого делать не буду, он испортит мне жизнь.

Симон – он такой, воображает о себе слишком много и всем угрожает, но, если на него прикрикнуть, сразу же перестаёт валять дурака.

В первое утро я положил кусочек масла на тост и влепил этим тостом ему в нос, тогда он схватил меня за волосы, и я его тоже. Рози нас растащила, глаза у неё были сердитые: «Чтоб я этого не видела, обоих накажу», и Ахмед заревел, потому что ему всегда кажется, что он в чём-то виноват, и мы с Симоном иногда этим пользуемся и сваливаем всё на него, даже если он ни при чём.

После того бутерброда Симон больше меня не достаёт, иногда я завязываю шнурки у него на кроссовках двойным узлом, как меня учила мама, и по вечерам развязывать их приходится Рози, потому что Симон, дай ему волю, и спать будет в кроссовках в этом нашем доме, который мы между собой называем тюрьмой.

Вслух мы говорим «приют», но мадам Пампино это не нравится.

Она больше любит, когда говорят «наш дом» или просто «Фонтаны».

Когда мы что-нибудь натворим, нас наказывают.

Это называется общественно-полезными работами.

Нас отправляют собирать сухие листья под деревьями или складывать простыни, а самое тяжёлое наказание – драить перила на лестнице, они всегда ужасно грязные.

В семь утра нас будит поцелуями Рози. Она даёт нам поспать ещё пять минут и только потом включает свет, и мы молча надеваем те вещи, которые приготовили с вечера, чтобы не разбудить младших, они встают на полчаса позже, чем мы. Рози меняет бельё на постели Ахмеда, и он всё это время ревёт, а потом мы завтракаем в кухне, где всё для нас уже приготовлено. Там пахнет шоколадом и жареным хлебом, и нам остаётся только намазывать на хлеб масло и джем.

Жюльен – толстяк со светлыми волосами по кличке Жужуб – сыпет кукурузные хлопья в здоровенную миску молока, потому что его мама как-то написала в открытке, которую прислала из Перу, что «это полезно для здоровья». С тех пор она ему больше ничего не присылала, и Жужуб носится с этой своей открыткой, держит её в кармане вместе с печеньем, и она уже вся помялась и перепачкалась, даже не видно, что там на ней написано.

Симон говорит, что Перу – это полезно для здоровья мамы Жужуба, но не для здоровья самого Жужуба, который часто попадает в медкабинет: то у него болит живот, то голова, то его тошнит. Иногда Рози приклеивает Жужубу пластырь на палец, и ему сразу становится лучше, он ходит и показывает всем свой больной палец, который на самом деле совсем и не больной.

Когда завтрак окончен, мы помогаем Рози убрать, не помогает только Алиса, у неё глаза вечно занавешены длинными тёмными волосами, и она каждый раз роняет то стакан, то тарелку и потом стоит и не двигается, и Рози говорит: «Ничего страшного, моя милая», и Алиса накрывает голову руками, как будто Рози сейчас будет её бить.

За завтраком Алиса часто сидит на коленях у Рози и сосёт большой палец, это всё, что можно разглядеть под её волосами, лица за ними никогда не видно. Алиса почти не разговаривает, и Симон говорит, что её мама пьёт, и папа тоже, и что они её всё время били и привязывали к батарее, и я решил для себя, что её папа, видимо, убийца блондинок, как в телевизоре.

Потом мы идём умываться, и Рози проверяет, действительно ли мы чистили зубы, и часто Симон отправляется вместе с Рози обратно в ванную, потому что он просто включает воду в душе, а сам туда не залезает. Мы слышим, как он кричит на Рози, когда та намыливает его с ног до головы.

Потом мы возвращаемся в спальни, чтобы повторить уроки, и иногда Рози просовывает голову в дверь – посмотреть, не кидаемся ли мы подушками или что-нибудь ещё такое, и, если обнаруживается, что кидаемся, вечером нас отправляют драить перила.

А потом пора ехать в школу: внизу ждёт автобус. Рози проверяет, все ли взяли ранцы, обнимает нас, крепко прижимая к своей огромной груди, и передаёт на попечение Полины, и тогда мы сбегаем вниз по лестнице и забираемся в автобус, и Жерар, водитель автобуса, с нами здоровается. Полина нас пересчитывает, для этого она загибает пальцы на руках, и потом садится рядом с Жераром и всё время на него пялится, но Жерару плевать, он поёт громче, чем кассеты с записью Жюльена Клерка или Анри Сальвадора, которые знает наизусть.

Полина и Рози друг друга не то чтобы любят.

Это надо видеть, какими глазами Рози смотрит на Полину: та курит сигарету, и губы у неё накрашены красной помадой, а на ногах очень красивые лакированные ботинки, и этими ботинками она тушит сигарету перед тем, как войти в автобус.

Рози прямо сверлит её взглядом, а Полина затягивается сигаретой и закидывает ногу на ногу, а ноги у неё при этом голые, и она говорит: «Привет, Рози», а Рози притворяется глухой.

Однажды Симон прокопался с рюкзаком и услышал, как Рози прошипела сквозь зубы (за спиной у Полины): «Кошка драная», – и с тех пор мы между собой называем Полину кошкой драной, и нам от этого очень смешно.

Мне нравится сидеть в автобусе на заднем ряду, с Симоном.

Ахмед всегда сидит один сразу за Жераром, с ним никто не хочет садиться, потому что он всё время ревёт.

Жужуб тоже сидит один, с пластырем на пальце, он показывает этот свой палец Полине, и она говорит: «У, плохая болячка!», и толстый Жужуб ужасно доволен, что кому-то есть до него дело, и на радостях съедает печенье из кармана.

Алиса сидит в середине, рядом с Беатрисой, маленькой чернокожей девчонкой в розовых очках, которая вечно ковыряется в носу, а потом ест козявки.

Братья Шафуан, Антуан и Борис, сидят через два ряда от девочек. Они всё время вместе, и у них никогда не кончаются темы для разговоров.

Симон говорит, что они осиротели, когда их родители погибли в автомобильной аварии, и я спросил у него, что такое «осиротели», и Симон сказал: «Это значит, стали такими детьми, которых больше некому любить», но я тогда сказал, что ведь Рози нас всех любит, а Симон: «Ну ты и придурок», и я тогда схватил его за волосы, и Симон закричал, Полина нас разняла, а вечером мы пошли драить перила.

Иногда, когда Симон засыпает, я слушаю, как братья Шафуан играют в словарь.

Борис называет странные слова: «анорексия», «геморрой», «эпилепсия». Антуан ему на это отвечает: «рахит», «ипохондрик» и «параплегия».

И я вообще ничего не понимаю.

А иногда Борис надевает наушники и поёт так же громко, как Жерар, только песни у него другие, и Полина подходит и снимает с него наушники, она их отдаст ему потом, в школе. Борис сидит надувшись и приговаривает: «Кошка драная», и мы все смеёмся, и он тоже смеётся, и вот он уже больше не дуется.

Когда братья Шафуан не болтают друг с другом, они вышивают толстыми разноцветными нитками: тыкают иголкой в лошадь, прыгающую через барьер, или в букет роз, и букет этот напоминает мне полевые цветы, которые я собирал для мамы каждый раз, когда меня было за что отлупить.