Читать книгу "Где живет моя любовь - Чарльз Мартин"

Потом я натянул джинсы и шляпу, проверил, заперта ли дверь моего «кабинета», вышел на веранду и сунул ноги в сапоги. Спустившись с крыльца, я сел на сиденье трактора и опустил на землю борону. Так раньше делал мой дед (я видел это не меньше пяти тысяч раз), теперь точно так же делал и я.

Легкий ветерок остужал мое горячее лицо. Оглянувшись назад, я увидел на земле оставленные зубцами бороны глубокие, ровные борозды и вспомнил еще одну вещь, которую как-то сказал мне Папа Стайлз. Сосредоточенно чистя ногти кончиком ножа, он вдруг покачал головой и проговорил:

«Странное это занятие – фермерство… – Тут он показал ножом на наши поля. – Чтобы вырастить что-нибудь новое, нужно вспахать землю и избавиться от всего старого, что на ней осталось. И я уверен, что, умей земля говорить, она сказала бы, что ей это не очень нравится. – Папа пожал плечами. – Но так уж устроен мир… Старое служит лишь удобрением, на котором взрастает новая жизнь».

Он закрыл нож, сунул его в нагрудный карман рубашки и отстраненно поглядел на меня.

«Проблема в том, – добавил он, – что мы постоянно об этом забываем».

Глава 2

Когда семнадцать месяцев назад, в канун Нового года, Мэгги открыла глаза, я чувствовал себя так, словно внезапно прозрел. Заполнявший мою душу плотный туман растаял без следа, и, впервые с того момента, когда умер наш сын, а Мэгги погрузилась в кому, – а с тех пор прошло четыре месяца, шестнадцать дней, восемнадцать часов и девятнадцать минут, – я сумел вздохнуть полной грудью, до предела наполнив легкие живительным и чистым воздухом. Опустившись на колени, я держал Мэгги за руку и уже больше не сдерживал ни слез, ни крупной дрожи, сотрясавшей все мое тело. Честно говоря, я плакал как ребенок. И Мэгги тоже. Довольно долгое время ни один из нас был не в силах произнести ни слова. Да и что я мог сказать? С чего начать?..

Наш беззвучный разговор длился и длился. Наконец Мэгги хрипло прошептала:

– Я… очень скучала…

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с голосом и ответить:

– Я тоже.

Она сглотнула и наклонила голову.

– Сколько?..

Она не договорила, но я отлично ее понял. Однако знал, что должен быть осторожен, и травмировать Мэгги лишний раз, обрушив на нее точные цифры, мне не хотелось. Пожав плечами, я прочистил горло.

– Пару месяцев.

Она слабо похлопала ладонью по простыне, покачала головой, и я увидел сползающие по ее щекам слезинки.

– Когда ты был рядом, я всегда чувствовала… Каждый раз. И я очень хотела проснуться, но…

Мэгги провела кончиками пальцев по шраму у меня на руке. В ее глазах промелькнуло удивление, и она попыталась снова заговорить, но я ее остановил.

– Т-ш-ш… – Я приложил палец к ее губам, и она потянулась ко мне, но прежде чем обнять ее, прежде чем позволить ей обнять меня, я должен был ей сказать… Она имела право знать.

– Мэгги, милая… Он не… Я имею в виду…

Она кивнула.

– Я знаю. – Уголки ее глаз чуть заметно опустились, на лбу показалась легкая морщинка. – Где?..

Движением головы я показал на окно палаты – примерно туда, где стояла наша ферма.

– Там. У реки. – Я прикусил губу, пытаясь предвидеть ее реакцию. – Эймос и я… Мы…

Она снова потянулась ко мне, и на этот раз я обнял ее, а она – меня. Ее дыхание коснулось моей кожи, глаза пристально вглядывались в мое лицо. По ее сосредоточенному выражению я понял, что мозг Мэгги напряженно работает, пытаясь подобрать подходящие слова. Наконец она сказала:

– Ты меня простишь?

Я покачал головой.

– Мегс… ты сама знаешь. Ты ни в чем не виновата.

Она опустила ладонь мне на затылок, прижала мою голову к своей, и я понял, что нет больше Мэгги и нет Дилана, а есть «мы».

Спустя две недели мне сказали, что я могу забрать Мэгги домой. Слух об этом распространился довольно быстро, поэтому, когда мы уезжали, больничные коридоры заполнились персоналом (пришли даже те, кто не был в этот день на дежурстве), который прощался с нами и желал нам всего самого лучшего. Судя по лицам этих славных людей, все они искренне радовались тому, что Мэгги покидает больницу и возвращается домой!

Свой грузовичок я припарковал перед входом в больницу. Выгрузив из кузова кресло-каталку, я поднялся с ним в палату. Впервые с того момента, когда Мэгги очнулась, я был не в кроссовках. Взглянув на мои ноги, она заметила вскользь:

– Красивые у тебя сапоги.

От нее и раньше мало что ускользало, но сейчас подобная внимательность особенно меня обрадовала. Она означала, что Мэгги действительно возвращается.

– Их выбрал для меня Блу.

Мэгги завозилась, устраиваясь в кресле поудобнее.

– А Пи́нки они понравились?

– Ей, как всегда, наплевать.

Под громкие аплодисменты и непрерывные щелчки множества фотоаппаратов я вывез кресло из больницы и подкатил к своему оранжевому грузовику, который Мэгги еще ни разу не видела. Она окинула его взглядом, покосилась на меня, но ничего не сказала. Только когда мы тронулись с места, она оглядела машину от капота до заднего борта кузова и спросила:

– Где ты взял это… эту штуку?

– У Джейка.

– У Пауэрса?

Я кивнул.

– У кого же еще? Джейк у нас один.

Мэгги покачала головой и легко коснулась моей руки.

– Я всегда знала, что мой муж – настоящий Ковбой Мальборо.

Мне пришлось приложить усилие, чтобы не оторвать взгляд от дороги и не улыбнуться.

Мой друг Эймос – в черной рубахе полицейского спецназа и с сержантскими лычками на рукаве – сопровождал нас в своей «Краун Виктория». Пронзительно завывала сирена, бешено мигали красно-синие проблесковые огни. Благодаря этому мне не пришлось останавливаться ни на одном из трех светофоров, которые могли задержать нас в пути. Уже очень скоро мы проехали Джонсонс-Ферри и поравнялись с церковью пастора Джона, но я не сказал ни слова. Нам предстояло о многом поговорить, а я не хотел начинать важный разговор здесь.

Наконец мы свернули на нашу подъездную дорожку. Объехав дом сзади, я остановил машину и уже собирался выбраться из кабины, когда Мэгги положила руку мне на плечо и кивнула в сторону большого дуба у реки.

Лучше всего начать оттуда, хотела она сказать, и я снова тронул грузовик с места.

Через минуту я остановил его в тени самого большого дуба и помог Мэгги выйти. Она подошла к могиле и остановилась, опираясь одной рукой на меня, а другой – на свою легкую тросточку. Так прошло несколько минут. Потом Мэгги опустилась на землю и поцеловала холодный камень могильной плиты с такой нежностью, словно это было лицо нашего сына. Слезы, стекавшие по ее лицу, заполняли высеченные на камне буквы. Плита успела немного запылиться, и Мэгги, смочив своими слезами кончик пальца, нарисовала на пыльном камне большое сердце. Думаю, ей хотелось сделать это уже очень давно.