Читать книгу "Тимиредис. Летящая против ветра - Надежда Кузьмина"

— Дурацкие — вопросы ради вопросов, — вздохнула Тин. — Пошли на огород, там и начнем. По ходу дела поймешь, о чем я.

Вечером за ужином я задала тот вопрос, который волновал меня больше всего: почему Тин меня взяла к себе? И надолго ли мне такое счастье?

— Мири, — Тин звала меня так, а не Миркой, как деревенские, — слушай внимательно, что я скажу, и запоминай. Это важно. Поняла?

Дождавшись моего кивка, продолжила:

— У тебя, как и у меня, есть сила. Большая ли, маленькая — не знаю. Моих умений распознать то не хватает. Я знахарка, а не волшебница. Но в том, что она есть, не сомневайся. Потому ты и с животными ладишь, и пчелы тебя не кусают. Поняла?

Я снова кивнула головой с молочными усами.

— Тогда слушай дальше. Твоя мать не была шлюхой. Не знаю, кем был твой отец и куда он пропал, но твою мать нашли после кораблекрушения на берегу. Выжила она, потому что была спрятана в большой сундук. И была беременна тобой на последнем месяце. Она не говорила — то ли была немой, то ли онемела от испуга. Тут она прожила совсем недолго. Умерла через месяц после того, как родила тебя, от кровотечения. Почему так вышло — рассказывать не стану. Вырастешь, узнаешь сама. Я ее застала, когда сделать было уже ничего нельзя. Она только написала на моей ладони несколько знаков. Сейчас я поняла — это имя, которое она тебе дала. Видно, она и до меня пыталась его донести… да вышло криво. Ты не Мирка. Твоя мама назвала тебя Тимиредис. Запомни это! Я пока буду звать тебя Мири.

Наверное, глаза у меня были совсем квадратными, потому что Тин замолчала.

А я пыталась уложить в голове перевернувшуюся картину мира — моя мать плыла на корабле и умерла от болезни. Она меня любила. Она умела писать! И дала мне чудесное длинное имя, какого тут не было ни у кого.

— А кольца? — задала я первый пришедший в голову вопрос.

— Кольца, да. Единственный след. Потому я их и стрясла с твоей Фарины. Ей они что корове седло — ни на один палец не налезут, на другую руку деланы. А тебе вдруг да помогут найти родственников? Чем Лариша не шутит?

В богиню удачи, Ларишу, я верила с тех пор, как нечаянно разбила фарфоровую тарелку на кухне и думала, что меня за нее убьют, но тут, как по заказу, грянул гром, сорвалась ставня и расколотила еще пяток. Моя криворукость в общем бедламе проскочила незамеченной.

— Золотое, думаю, было обручальным. Похоже, во всяком случае. А другое — из синеватого металла — сама не знаю, что это. Какие-то руны. А чьи — не ведаю. Руны и у викингов есть, и, говорят, у эльфов. А еще рассказывают, что у драконов тоже руны. Тут я тебе не помощник. Все, что могу, это сделать так, чтобы кольцо у тебя не отобрали и не украли. Но магия это довольно сложная, и тебе может быть больно. Решай сама — хочешь схоронить его или станешь кольцом носить?

Думала я недолго. За всю жизнь у меня не было ничего своего. Если рубаха — то обносок. Если обувка — то самые дешевые лапти с напиханными для тепла шерстяными оческами. И тут такая драгоценность! Конечно, надо прятать!

— Ну ладно. Решили, тянуть не стану. Сейчас посуду сполоснем и сделаем, — кивнула Тин.

Я глядела во все глаза. На то, как Тин подошла к правому — большому — сундуку, сделала непонятный жест, и крышка сама открылась. На здоровенную книгу в черном переплете, которую она оттуда достала. На то, как она положила ее на середину стола, стала листать, бормоча под нос, пока не ткнула пальцем — вот! Зачитала что-то вслух — на мой взгляд, полный бред, такого и пьяный Гуслич после самогонки нашего шинкаря не выдавал! Поманила меня пальцем. Расстегнула мою рубаху от горла, ощупала грудину пониже ямки, где сходятся ключицы.

— Вот тут пойдет! Теперь, Мири, терпи!

И, положив на облюбованное место кольцо печаткой кверху, прижала его ладонью. И снова, уткнувшись носом в книгу, начала произносить странные слова. Сначала было ничего — просто холод ободка. Потом тепло, жар… и боль, как от ожога! Резкая, режущая, рвущая. Я чуть не заорала в голос. Но вместо этого прикусила губу, стиснула кулаки и зажмурила изо всех сил глаза. Тин же предупредила, что будет больно! И я хочу его сохранить…

Что было дальше — сама не знаю. Открыв глаза, увидела потолок и брызгающую на меня водой Тин.

— Очнулась? Я уж решила, что что-то напутала. Ну, вставай, давай проверять, что вышло.

Я дернулась — опять будет больно?

— Нет, не будет, не пугайся. И посмотри сама на грудь — никаких следов нет.

Я скосила глаза вниз. И вправду, ключицы, тощая грудина с выступающими ребрами и парой сосков — и никаких следов кольца.

— Слушай. Кладешь ладонь — считаешь до ста. Убираешь ладонь — смотришь. А получить кольцо назад сможешь, только когда найдется человек, прав у которого на него не меньше, чем у тебя самой, поняла? Тогда положишь его ладонь поверх своей, досчитаешь до трехсот, и оно возникнет в руке. Давай. Клади руку и считай!

— А я не умею до ста…

— А до скольких умеешь?

— До дюжины.

— Дальше повторять за мной будешь — заодно и поучим.

Я положила ладонь пониже ключиц и послушно уставилась Тин в рот.

Мы доползли до полусотни, когда та сказала — хватит! И велела убрать руку. Я посмотрела вниз — на моей коже горели те же голубовато-серебристые знаки, что были на печатке кольца. Только сейчас они были не в ноготь указательного пальца величиной, а большими — в половину ладони. И как бы светились изнутри.

Я захлопала глазами. Вот это да! Тин — настоящая волшебница! А если у меня Дар, я тоже так смогу?

Тин усмехнулась:

— Как научишься свободно эту книгу читать, так и сможешь! А сейчас давай ложиться спать — пора.

Летние дни тянулись сладким кленовым сиропом — тягучие, золотистые, восхитительно длинные. Солнце поднималось из-за дальних гор, освещая поляну в редколесье, где стоял наш дом. Дел в деревнях сейчас было немного — летом болеют мало, разве что какой несчастный случай произойдет. Зато пару раз Тин звали подыскать хорошие места для постройки новых домов и рытья колодцев при них. Тин долго бродила по вершине облюбованного холма, забраковала выбранное место, заставила сдвинуть углы на два десятка локтей и развернуть, показала, где должна быть печь, а где — кровать. Ходившие за ней с киянкой хозяева покорно кивали головами и заколачивали в землю колышки. Мне Тин велела встать в сторонке, чтоб не мешаться, закрыть глаза и попытаться почувствовать — где тут плохо, а где — хорошо.

Я сделала, как она велела. Прислонилась к стволу дерева в тени, закрыла глаза и стала поворачивать лицо туда-сюда. А что такое хорошо? Это когда тепло? А плохо — холодно? Или я неверно понимаю?

— Хорошо — хочется прийти и там остаться. А плохо — испытываешь беспокойство, тебе неуютно. В общем, дискомфорт.

Тин, кстати, часто вставляла в речь незнакомые мне слова. Внимательно следила, чтобы я спрашивала, что они значат, запоминала и употребляла их как можно чаще. А часть слов, вроде привычной мне с детства «задницы», произносить запретила, сказав, что девушки так не выражаются. Я уставилась на нее и спросила — а сидят эти вежливые девушки на чем?