Читать книгу "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

И нет ничего удивительного в том, что оно было обеспечено ценой больших бюрократических усилий. Согласно оценкам, к концу 1930-х гг. в одних лишь официальных организациях «Нового плана» трудилось более 18 тыс. должностных лиц, администраторов и конторских служащих, решавших задачи валютного контроля[294]. В частных предприятиях их было на много тысяч больше. Но управление германским платежным балансом требовало и ряда очень болезненных политических решений. Начиная с весны 1934 г. Рейхсбанк и Министерство экономики принимали все меры к сокращению отечественного потребления в сферах, зависевших от импортного сырья. В результате германская экономика раскололась надвое. В то время как в производстве средств производства и всех секторах, связанных с движением к самодостаточности, продолжалось быстрое восстановление, рост в потребительских секторах – прежде всего в текстильном – неожиданно прекратился. В течение двух с лишним лет, начиная с весны 1934 г., производство потребительских товаров в гитлеровской Германии практически застыло на одном месте.

Значение этого обстоятельства не следует недооценивать. По традиции представляя себе германскую экономику как оплот современной, прежде всего тяжелой промышленности, мы сплошь и рядом забываем о том, что важную роль продолжали играть и такие «традиционные» отрасли, ориентированные на потребителя, как пищевая и текстильная. Производство ткани и одежды не могло похвастаться наличием корпораций – флагманов тяжелой индустрии – и не имело политических связей на высшем уровне[295]. Тем не менее в 1933 г. эта отрасль по-прежнему находилась в числе крупнейших источников рабочих мест в германской промышленности[296]. Согласно переписи того года, в текстильном производстве – в прядении и ткачестве – и в кожевенной промышленности было занято 1,2 млн человек.

РИС. 5. Однобокое восстановление экономики Третьего рейха: производство тканей и средств производства

Еще 1,477 млн человек зарабатывало на жизнь изготовлением одежды и обуви. Кроме того, полмиллиона немцев работало в оптовой и розничной торговле, связанной с текстильной промышленностью. В целом на текстильную и швейную отрасль приходилось чуть менее 20 % занятых в промышленности и не намного меньшая доля производства. В смысле численности занятых производство тканей и одежды имело большее значение, чем машиностроение, электротехническая промышленность, химическая промышленность или добыча угля. И тем более серьезными были последствия решений о резком сокращении поставок импортных хлопка, кожи и шерсти, на которые приходилось 80 % требовавшегося этому сектору сырья.

Однако выбор был неизбежен. В 1934 г. на импорт сырья для текстильного и кожевенного производства приходилось не менее 26 % общей стоимости импорта. Если Рейхсбанк и Министерство экономики всерьез собирались ограничить германский импорт при одновременном продолжении перевооружения, то текстильная промышленность была обречена на роль главной жертвы. Поэтому неудивительно, что первые надзорные агентства Рейха были созданы ради контроля над импортом хлопка и шерсти. К лету темпы роста в текстильной отрасли настолько снизились, что берлинские агентства начали беспокоиться по поводу возможных массовых увольнений. Для того чтобы процесс создания рабочих мест не пошел вспять, был издан указ, запрещавший текстильным фабрикам работать больше 36 часов в неделю. Вместе с тем был наложен полный запрет на новые инвестиции в текстильное производство. Любое увеличение производственных мощностей в этой сфере разрешалось лишь с согласия Министерства экономики. Неудивительно, что эти меры привели к панической скупке тканей как коммерсантами, так и потребителями. В народной памяти все еще были живы воспоминания о лишениях Первой мировой войны. С тем чтобы развеять страх перед инфляцией, Министерство экономики предприняло первые шаги к систематическому контролю над ценами, начав с текстильного сектора. Они позволили сбить первую волну спекуляций. Однако с учетом необходимости ограничить потребление импортных хлопка и шерсти режим не был заинтересован в сохранении низких цен на одежду. После 1934 г. текстильная промышленность выделяется даже в официальной статистике как сектор германской экономики, в котором был разрешен наиболее заметный рост цен.

III

Не может быть сомнений в том, что режим заплатил высокую политическую цену за экономические затруднения 1934 г. Все имеющиеся у нас сведения о состоянии общественного мнения – главным образом это тайные доклады региональных отделений гестапо – подтверждают то, что летом 1934 г. экономические проблемы, вызванные валютным кризисом, беспокоили жителей Германии гораздо больше, чем «Ночь длинных ножей» с ее кровавыми эксцессами. Упрощенная точка зрения, согласно которой гитлеровский режим завоевал доверие немцев своими успехами в создании рабочих мест, просто не подтверждается фактами[297]. При всей стремительности восстановления экономики последняя не вернулась к докризисным показателям даже к первой половине 1935 г. В стране по-прежнему насчитывались миллионы безработных, многие из которых годами не знали ничего, кроме нищеты. На протяжении первых трех зим Третьего рейха они могли рассчитывать главным образом лишь на национал-социалистические кампании «Зимней помощи», в рамках которых бедным Volksgenossen (соотечественникам) бесплатно раздавалось продовольствие на сотни миллионов рейхсмарок. Более того, после кризиса 1934 г. начал остро ощущаться однобокий характер восстановления немецкой экономики. Перед миллионами людей, трудившихся в легкой промышленности, замаячила перспектива неполного рабочего дня и сокращения заработков. В Саксонии, Бадене и ряде других регионов Германии, в непропорциональной степени зависевших от экспорта и производства потребительских товаров, восстановление экономики в лучшем случае было лишь частичным[298]. Даже тем, у кого была работа, приходилось мириться с ростом цен и снижением качества товаров. Явная неспособность режима гарантировать либо стабильные цены, либо регулярные поставки товаров повседневного спроса, включая продовольствие и одежду, вызывала сильное беспокойство у населения. Согласно донесениям гестапо, осенью 1934 г. среди немцев царили уныние и апатия. Многих раздражала мелочная регламентация повседневной жизни; в народе зрели протестные настроения. Как отмечалось в одном донесении, «Домохозяйки на рынках пока что придерживают языки. Но если какая-то из них выражает недовольство – что случается весьма часто, – то никто ей не возражает»[299]. Согласно потсдамскому отделению гестапо, это служило признаком едва скрываемого разочарования. Всюду, где осенью 1934 г. собиралось много людей – в очередях на биржах труда, на автобусных остановках, – шла более-менее открытая агитация против режима. Особенно сильную тревогу у властей вызвали печально известные плачевными условиями проживания лагеря рабочих, занятых на строительстве автобанов. В документах берлинского гестапо сообщается о 140 арестах, произведенных в октябре 1934 г. после «бунта» на местной стройке[300]. В Дортмунде от рабочих вместо официального приветствия Heil Hitler! можно было услышать ироническое Heil 3.50 Reichsmarks! [ «Да здравствуют 3,50 рейхсмарки!»], на что отвечали: Kartoffeln 3.75 Reichmarks [ «Картофель по 3,75 рейхсмарки»]. Даже если нацистское возрождение дало людям работу и вырвало их из тисков бедности, оно еще не означало возвращения к «нормальной жизни», о котором действительно мечтали немцы.