Читать книгу "Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях - Стивен Протеро"

Меня также привлекает призыв Конфуция говорить правду обладателям власти – призыв, усиленный смелым настоянием Мэн-цзы, согласно которому подданные вправе восстать против любого правителя, который в силу недостатка добродетелей утратил «небесный мандат». Нам, жителям современного Запада, свойственно ассоциировать конфуцианство с безоговорочным подчинением властям, с голословным утверждением президента Никсона, сказавшего в интервью британскому журналисту Дэвиду Фросту, что «если так поступает президент, значит, это не противозаконно». Однако есть причина, по которой Конфуций так и не смог служить в правительстве: он утверждал, что добродетельными должны быть не только подданные, но и правители. И если подданные, по его мнению, обязаны чтить правителей и повиноваться им, то правители должны заботиться о своих подданных, как любящие отцы заботятся о сыновьях. Хорошее правительство, говорил он, зависит от доверия даже в большей степени, чем от процветания или военной мощи, и это доверие невозможно заслужить или сохранить ничем, кроме покрова добродетели.

«Запомните это, дети мои! Гнет властей страшнее тигра»

Поскольку кровопролитные причины на Ближнем Востоке по-прежнему влекут за собой кровопролитные следствия, невольно вспоминается упрек Конфуция, обращенный к реалистам, стремящимся добиться гармонии в обществе с помощью оружия. Сила, направленная сверху, утверждал он, только вызовет недовольство внизу. Возможно ли более убедительное подтверждение этой гипотезы, чем толпы разгневанных исламистов, каждый день выстраивающихся в очереди, чтобы стать смертниками и взорвать себя в Ираке и Афганистане?

Одна из самых известных историй из жизни Конфуция рассказывает о том, как однажды, проезжая мимо горы Тайшань в провинции Шаньдун, он повстречал убитую горем женщину. Ученику Конфуция было известно, что эта женщина, горестно склонившаяся над могилой сына, понесла не одну утрату, а сразу три. Тигр погубил отца ее мужа, ее мужа и вот теперь ее сына. Неизменно практичный Конфуций спрашивает, почему же в таком случае эта женщина не переехала в какое-нибудь более безопасное место. «Но здесь нас не угнетают власти», – отвечает женщина, чем побуждает Конфуция повернуться к ученикам и обратиться к ним со словами: «Запомните это, дети мои! Гнет властей страшнее тигра»38.

Как гражданин страны, одержимость которой правилами неуклонно растет, я нахожу этическое учение Конфуция о добродетели жизнеутверждающим. Слишком часто мы пытаемся загнать круглые колышки общих правил в квадратные отверстия конкретных обстоятельств. И хотя придерживаться шаблонных представлений о конфуцианцах как о слепых последователях непреложных правил этикета и приличий очень просто, на самом деле конфуцианцы воспринимали этику скорее как искусство, чем как науку, скорее как образ жизни, нежели свод раз и навсегда установленных правил. Если этика на основе правил претендует на звание всеобщей и абстрактной, то конфуцианская этика признана ситуационной и конкретной. Как быть, если видишь, как родственника твоего супруга, того самого родственника, прикасаться к которому тебе запрещает свод правил приличия, уносит течение, и он вот-вот утонет? Нарушить правила и спасти жизнь, заявляет Мэн-цзы. Добродетельным и благородным в любой ситуации будет поступок, который совершил бы в этой ситуации тот, кто наделен человечностью. Цель конфуцианской этики – стать именно таким человеком.

Во время одного недавнего уик-энда, на который пришлись выпускные празднества, мы с новоиспеченным доктором наук разговорились на церемонии «покрывания головы», во время которой научные руководители поздравляют своих учеников с присвоением им докторской степени. В ожидании, когда на возвышение вынесут наши средневековые регалии, мы обсуждали церемонию сквозь призму «ли», в частности, пытались разобраться, кому и когда следует пожимать руку. В итоге я не мог не засмеяться, когда студентка, диссертация которой была посвящена конфуцианству, все перепутала, совершила неуместный поворот на 360 градусов, чтобы пожать руку заместителю декана – чего за весь день больше никто не сделал, – и тем самым сбила весь порядок церемонии. Позднее я решил поддразнить ее этим случаем. «Вот бы не подумал, что ученый, обладающий столь глубокими познаниями в конфуцианстве, как вы, способен запутаться в церемониях», – сказал я. «Да, но когда так поступает мудрец, – с тонкой улыбкой ответила она, – это уже не путаница».

И наконец, признаюсь, что Конфуций – мой профессиональный кумир. Почти всю свою взрослую жизнь я провел в академических кругах – либо как студент, либо в роли преподавателя. Разве могу я не преклоняться перед человеком, первые строки «Лунь юй» которого говорят об учебе как наслаждении, чей день рождения празднуется на Тайване как День учителя, чья вера в силу образования так глубока, что с его помощью вокруг этой веры была построена целая цивилизация?

В США ученые питают тайную романтическую привязанность к Франции, куда интеллектуалов ухитряются заманить солидными зарплатами и симпатичными девушками (или парнями). Но Конфуций перещеголял даже французов, так как поистине жил разумом (и сердцем). Чтобы возвысить профессию учителя, он сделал больше, чем кто-либо другой на любом континенте и в любую эпоху. Конфуций верил в то, во что должен верить каждый хороший учитель: в каждом из нас заложены семена изменений к лучшему и способности к совершенствованию, но эти семена требуют усердного ухода, без которого они не принесут плодов. Для Конфуция «жэнь» и «ли» были противоядиями от хаоса и путаницы. Но единственным способом их применения он считал образование.

Конфуция справедливо называют консерватором, однако разновидность критического мышления, с которым он ассоциируется, свойственна либеральному уму. Да, за вдохновением он обращался к прошлому. Но как говорил он сам, на старое он смотрел для того, чтобы понять, что есть новое39. Каждый вопрос он стремился рассмотреть всесторонне, в том числе сквозь вечно меняющуюся призму новизны. «Благородный ум способен рассматривать вопрос со всех сторон, не проявляя предубежденности», – говорил Конфуций40.

Для Конфуция «жэнь» и «ли» были противоядиями от хаоса и путаницы. Но единственным способом их применения он считал образование

Но при всех своих достижениях в сфере преподавания и обучения Конфуций так и не утратил интеллектуального смирения. На божественность он никогда не претендовал. Он никогда не называл себя мудрецом. Никогда не говорил даже, что он «цзюньцзы». Отвечая на вопрос, достиг ли он уровня «цзюньцзы», он лишь перечислял пути, по которым не дошел до цели:

«Есть четыре задачи на пути благородного мужа, ни одну из которых я не сумел осуществить. Такое же служение своему отцу, какого я ждал бы от собственного сына, осталось для меня недосягаемым.

Служить моему правителю так же, как я ждал бы, чтобы мои министры служили мне, я тоже не сумел. Мне не удалось сослужить такой же службы своему старшему брату, какой ждал бы от него. И первым проявить к друзьям такое же отношение, на какое я рассчитывал бы от них, я не смог»41.

Следовательно, Конфуций – не образец человека, которому удалась полная самореализация, а того, кто всю жизнь стремился стать более человечным, – человека, которого мы можем не просто чтить, а взять как пример для подражания.