Читать книгу "Свет во тьме - Аманда Эшли"

По его лицу было видно, что он не слишком рад видеть ее.

— Дорогая, что ты здесь делаешь?

— Как раз об этом я хотела бы спросить тебя.

Габриель перешагнул порог и захлопнул за собой дверь.

Сара нахмурилась, встретив его странный взгляд.

— С тобой все в порядке?

— Все прекрасно, — ответил он, не желая вдаваться в подробности. Для него стоило огромных усилий стоять перед ней в разгаре дня, когда его силы были на исходе. Ему помогало отсутствие света внизу и страстное желание увидеть ее хотя бы еще один раз.

— Ты в этом уверен? — усомнилась Сара. — Вид у тебя довольно больной…

— Все прекрасно. — С деланно небрежным видом он прислонился к двери, боясь пошатнуться и напугать ее. — Чего ты хочешь, Сара?

— Не могли бы мы подняться наверх и поговорить?

— Я как раз занят теперь.

— Занят?

— Не надо вопросов, дорогая.

Прикусив губу, она противилась желанию накричать на него, сказать, что не желает больше связывать себя этим нелепым обещанием, но что-то в глубине его глаз удержало ее от этого.

Габриель сжал кулаки, силясь преодолеть дневную летаргию. Взгляд его был устремлен на пульс, бьющийся на ее горле. Он голодал уже несколько дней, и ее близость вкупе со знанием, что через нее он может насытиться, составляли для него искушение, которому он не мог долго сопротивляться. Он чувствовал запах крови, бегущей в ее венах, слышал резкие толчки ее сердца.

— Сара, ты должна уйти. Я приду к тебе вечером, раз ты этого желаешь. Тогда и поговорим.

Она кивнула, изумленная его явной слабостью, странной бледностью его кожи и прерывистым дыханием. Может, он болен? Она смотрела на дверь позади него, гадая, какая тайна может скрываться за ней.

— Сара… пожалуйста, иди.

— Я увижу тебя вечером?

— Да, — хрипло выдавил он. — Вечером.

Он смотрел, как она поднимается по ступеням, прижимаясь к двери и чувствуя, как уходят последние силы.

Глубокий вздох вырвался из его груди, когда он услышал, как захлопнулась входная дверь. Только после этого он вернулся в свое убежище.

Образ Сары, полный сострадания, сопровождал его в пустыню забвения.

Она знала, что Габриель в зале, еще не успев ступить на сцену. Ее пульс убыстрялся от сознания того, что он наблюдает за ней. Впервые за три недели Сара чувствовала музыку и свои движения.

Морис окинул ее быстрым испытующим взглядом во время па-де-де, и она поняла, что он заметил эту перемену. Было трудно не заметить. Сара вдруг ощутила, что ноги ее легче воздуха, колени сгибаются без малейшего усилия, радостно и свободно. Ее сольная партия была полна жизни и страсти.

Морис оказался с ней рядом, едва упал занавес.

— Он здесь, не так ли?

— Кто?

— Не прикидывайся, Сара-Джейн. Ты очень хорошо знаешь кто. Габриель. Он ведь здесь?

— Я не знаю… — Она кивнула, понимая, что лгать бесполезно. — Да.

— Надеюсь, ты не собираешься встречаться с ним?

— Как раз собираюсь.

— Я не разрешаю тебе.

— Боюсь, ты забываешься, Морис.

— Ничуть. Я слишком хорошо помню, какой напуганной ты вернулась от него из отеля. Помню кошмары, которые не давали тебе уснуть, и то, что ты не могла оставаться одна. Он был причиной твоего страха и кошмаров. И вот ты собираешься начать все снова.

— Прости, но я должна увидеть его хотя бы еще раз.

— Зачем? — Голос Мориса был полон тревоги и желания понять. — Зачем, Сара-Джейн? Чем он так удерживает тебя?

— Исключительно тем, что я считаю себя обязанной ему.

— Ты ничего ему не должна!

— Нет, должна. Неужели ты не понимаешь? Благодаря ему у меня все, что я имею. Все! Моя квартира, одежда, первые партии в театре. Всем этим я обязана ему.

— И что же он желает в награду?

— Он никогда ничего не просил у меня. — Морис недоверчиво усмехнулся. — Это правда! Он моя семья, Морис, ближе, чем семья, которой у меня не стало. Он заменил мне ее, и я не могу огорчить его!

Вздохнув, Морис сдался и, отвернувшись, пошел прочь, чувствуя каждый свой шаг. Он никогда не считал себя забиякой и глупцом, но в этой ситуации, кажется, оказался и тем и другим.

Сара внимательно наблюдала за Габриелем, когда они уселись за своим любимым столиком в кафе. Она готова была поклясться, что днем он был нездоров. Кожа его казалась болезненно натянутой, глаза горели как в лихорадке, голос был хриплым и слабым. А теперь он выглядел таким сильным, подтянутым и элегантным. Весь в черном, как обычно. На щеках играет румянец, глаза сияют. Сара тряхнула головой. Может быть, только ей он кажется таким красивым и благополучным?

— Что-то беспокоит тебя, дорогая? — спросил он голосом, звучным и проникновенным, как и всегда.

— Нет, ничего.

— Ты зачем-то хотела меня видеть?

— Я хотела извиниться за свое поведение в тот последний вечер. У меня не было права допрашивать тебя. Я прошу извинить меня

Как обычно ее искренность подействовала на него.

— Ты имела полное право на свои вопросы, дорогая, — миролюбиво сказал он. — Мне лишь жаль, что я не мог дать тебе на них ответы.

— Но что-то гнетет тебя. Почему ты скрываешься в этом заброшенном коттедже?

«Как мило с ее стороны беспокоиться обо мне», — подумал он.

— Нет, Сара, меня ничего не гнетет. По крайней мере не го, о чем ты думаешь. Я ведь уже говорил тебе, что веду очень замкнутый образ жизни, и это, конечно, должно казаться странным такой молодой особе, как ты.

— Я… Ты был болен все это время, с того раза, как мы расстались?

Мускул дрогнул на щеке Габриеля. Должно быть, он выглядел подобием смерти, когда она видела его сегодня утром в коттедже, и как она, вероятно, удивлена теперь его внезапным выздоровлением?

— Нет, дорогая, я не был болен в том смысле, как ты это понимаешь.

Хотя он и мог бы сказать, что у него болела душа оттого, что он не видел Сару, не слышал ее смеха, не чувствовал ее внимания, не смотрел, как она танцует. Он мучился переполнявшим его желанием вновь увидеть ее. Это желание заставляло его пробуждаться до наступления сумерек, когда солнце еще властвовало в небе.

— Сегодня днем… — она прикусила губу, боясь рассердить его.

Он встретил ее смятенный взгляд. Для него было бы так легко очистить ее память от ненужных вопросов и сомнений, загипнотизировать, внушить уверенность, что все хорошо, как никогда. Но он не мог себе это позволить. Только не с Сарой. Он не мог манипулировать ею, одна мысль об этом внушала ему отвращение. Он должен был дать ей какое-то приемлемое объяснение, но не мог сказать ничего, кроме правды, а она застревала у него в горле.