Читать книгу "Плен - Анна Немзер"

– Знаете, вы мне уже хуже горькой редьки. Вы меня сначала жутко напугали. Потом мы вроде до чего-то договорились. Теперь вы опять… Я вашей цели – ну вот убейте, не понимаю…

– Так это и есть моя цель.

– Что именно?

– Да вот… горькая редька. Горькая редька и есть моя цель.

– То есть вы просто решили достать меня до печенок? довести до психоза? Достойно, достойно…

– Я решил доказать вам, что за свои слова придется отвечать. Что за всяким преступлением последует расплата.

– Ох, так уж и преступление! Как вы бросаетесь словами!

– Нет, голубушка. Словами бросаюсь – не я. Словами бросаетесь – вы. Вы расшвыриваете ваше вранье – и сидите, затаившись в своей конурке, и верите, что найти вас нельзя. Что все вам сойдет с рук. Вы не думали ни о чем, кроме собственных прихотей, ни о ком, кроме себя. Вы только о том думали, как бы себя выставить героями. Так вам казалось красивенько.

– Подождите, Алеша… Но что ж красивого…

– Тихо! Именно что красивенько! Красивенько и с изъянами! Героизм с трусостью в нужной пропорции, псевдочестность, мать ее! Вы решили, что раз вам такое довелось пережить… и если вы отползли, то потом – хоть трава не расти. Можно все! Можно врачевать свои нервные ранки любыми способами! Можно врать – послууууушайте, да у вас же мания у всех! Вы слова не можете сказать без лжи. Вы просто психи. А мы – ваши несчастные потомки… психопотомки!..

– Да, мы виноваты, – ровно произнесла она. – Мы очень виноваты, но как с этим быть? – тянула время явно, настраивала голос под нужную виолончельную струну: на сплошное успокоение. – Я думаю, это нужно простить… Просто быть сильнее и достойнее и простить…

– Ты не могла бы мне объяснить все-таки, чего ради… чего тебя туда так тянуло? – тут он как будто поддался. Лживо и нежно так спросил. Источая ложную задушевность. – Давно хотел спросить.

– Тебе не понять, – так же ровно ответила она.

– Не понять, нет…

– А чего спрашиваешь тогда?

Он хотел ответить, но не успел: она вдруг заговорила, разом сменив тон – бодро и быстро: – Ты не понимаешь, не понимаешь – бессмыслица, вот что самое интересное, самое завораживающее. Вот! Именно – завораживающее! Это такой магнит… Все на свете имеет какой-то смысл, я химик – когда-то была, я вижу связь вещей, веществ. А тут – нету ее! Та война, другая, третья… Когда войска ввели, я… меня… у меня такая… подожди-ка! [Ага, за сигаретами полезла.] Смысла нету! У меня ведь как было… Я ж не сразу решилась ехать, все-таки мне было уже… сколько? – ну, немало, не репортерский возраст. Я сперва просто разговаривала с этими, с первыми вернувшимися. И меня прямо залило этими слюнями: вертушка, АКМ, маманя, маманя, АКМ… Я им: «Да вы погодите петь, давайте поговорим», – но нет. Я человек тридцать интервьюировала, но – нет. Нет и нет. Надо сказать, я дурочка, конечно, была – во всем до самой сути и прочее. Тогда я решила ехать. Я подумала: смысл – там. Он в тех – а не в этих.

– А, так ты за смыслом! – он злобно обрадовался. – И за запахом тайги! Под грохот русских барабанов! Пуля дум-дум – цеппелин!

[Ничего ему нельзя было объяснить. Ей двадцать или двадцать один, она идет по мокрому лесу и волочет на себе тело – мокрое, тяжелое, отвратительное. Пьяное. Тело пытается петь, тянет тоненьким голосом «Лучинушку». Изрыгает гнусные матюки. Пускает слюну ей на гимнастерку. Хватает ее беспомощно за рукав – она морщится, сжимает зубы; тяжелый, мразь, а кругом такой апрель, такие сумерки – ох, братцы. Флер! Флер! Что же делать-то, что ж это делается: только что ведь, еще в марте, – смотрел своими глазами, стихи какие-то, одно было, другое – и вот пожалуйста, извольте радоваться: лучинушка. Лучинушка! Дотащив его до заблеванной разноцветной полянки, она скидывает его к другим – там кто как, кто труп, а кто силится сидеть. Один на бревнышке – связист наш, рожа расцарапанная, клок волос выдран – поймал мыша, зажал в горсти, мышь несчастный забился-забился и замер. Связист подносит кулак к носу и шепчет мышу сквозь икоту: слышь ты, аpodemus uralensis! Я победи! …тель! – разжимает кулак и, перехватив другой рукой, держит мыша за заднюю лапку на весу, тот извивается, пытается укусить истязателя за палец. – Я тебе хошь лапу оторву? Отор! …ву лапу! – Она подходит поближе и говорит: «Прекрати! Прекрати, ну!» – связист с трудом фокусирует на ней взгляд, подмигивает, пытается ухватить ее за бок. И она, глубоко вздохнув, бьет наотмашь – попадает не по щеке, а ровно в нос: связист, потеряв равновесие – он и так некрепко сидел, – валится с бревнышка вверх тормашками и ревет от боли: плечо-то у него раненое. Мышь, пролетев, плюхается в лужу и оттуда опрометью – раз – и нету. И она понимает, что жизнь закончилась, а вместо нее началась победа – и отныне они так и будут нажираться и отрывать мышам лапки, и что…]

– Называй, как знаешь, – досадливо сказала она. – Я пытаюсь тебе объяснить, а ты вместо этого… Ну поиздевайся-поиздевайся, если тебе неймется.

– Прости, – раскаялся. Временно. Чайник присвистнул, он сделал огонь потише. – Я… Короче, давай дальше.

– Ну и я решила… хорошо, пусть это смешно, да – но мне подумалось: а вдруг я там что-то пойму? А вдруг там есть какая-то цель? [Это было такое кокетство, такое вранье – но что ж она могла поделать? Не могла ж она ему правду сказать, зачем она туда поперлась, а поперлась-то за одним только: понять – а там – на этой войне – есть ли там – да что говорить, все равно никто не поймет. Продолжим, значит, нашу красивую версию.] Там другой народ, другие нервы, другой состав крови – кто может с этим справиться – никто вроде, да – а вдруг кто-то может, вдруг мы там нужны зачем-то…

– Мы! – сладострастно перебил он, только того и ждал. – Мы! Ой ты моя родненькая, золотенькая! Мы! Под бой советских барабанов, ты подумай… Твою мать, а… Что ж ты говоришь-то, что ты несешь… [Она пыталась что-то возразить, пыталась – но куда там.] Вкусить смыслов вас потянуло, прикоснуться к жизни! Поучиться! Прикоснуться к душманам, изведать кишлаков… и наркотиков – ну как же, наркотиков! Покорители… освоители… ублюдки… [Опять душит, ну блядь, ну что же это такое – ведь были же какие-то слова – и надо бы словами. Но куда там.] Явился пылкий Цицианов!

Трубку швырнул в форточку. Сумерки хлынули в комнату, задребезжала лампочка в патроне, чайник зашелся в истерике. Десять-девять-восемь-семь. Сам мудак, кому что доказал? Полез на антресоли: там был старый телефон, дисковый.

Как ни в чем не бывало:

– Послушай, что ты там мне вчера про Цинцината? Я не поленилась, достала и перечла, ты знаешь. И я тебя разгадала! Твой секрет. Ты ровнехонько как там говоришь.

– Я?!

– Да-да-да! Ты вот ровно как там, все каким-то каламбурчиком, какими-то рифмочками… или как это называется, когда слова похожи – сократись, сократик… секретик… федерация, эф-фералгация… – или как там было…

– Послушай, но это просто смешно! – возмутился он. – Это ты так говоришь, это твое свойство…