Читать книгу "Вакансия маньяка занята (сборник) - Алексей Макеев"

После того, что с ней случилось, Оля, считая и себя в этом виноватой, через знакомых передала Ивану, что встречаться они больше не будут, пусть он найдет себе другую, «без такого пятна в биографии». Он несколько раз пытался с ней поговорить, но она к нему не вышла. И вот как-то раз Ромашин проходил мимо городского кафе «Ампир», где обычно тусовалась местная блатота. «Мажоры», кутившие там со своими шлюшками, решили над парнем покуражиться и, вывалив на улицу, стали его оскорблять, смакуя детали своей поганой проделки. Будучи уверенными в том, что этот «нищеброд» и «лохозавр» отпора им дать не посмеет, они были крайне удивлены и напуганы, когда Иван, не выдержав, начал их «угощать», не жалея кулаков.

Не помогли «мажорам» ни набежавшие дружки, ни полученные ими навыки рукопашного боя в секциях восточных единоборств. Бывший морпех Северного флота всех троих, что называется, «замесил в глину», оставив лежать без движения на тротуаре. Досталось и холуям «мажоров». А Ивана тут же схватили полицейские, в момент примчавшиеся на выручку «потерпевшим». Защелкнув на его руках «браслеты», они избили его резиновыми палками, хотя Ромашин сопротивления не оказывал. Это продолжилось и в подвале райотдела, где Гунявый, исполняя заказ родственников «мажоров», нещадно бил Ивана по нескольку раз на дню. Только незадолго до суда эти пытки прекратились. Но все равно его родные ахнули, увидев, что тело парня превратилось в сплошной синяк и лицо его в синяках и ссадинах.

И вот на этом-то заседании горбылевская Фемида, необъяснимо милостивая к шайке насильников, в отношении Ивана явила всю свою непотребную «принципиальность». Невзирая на обстоятельства и показания немногих свидетелей, которые рискнули сказать правду, хотя им угрожали родственники «мажоров», его осудили на двенадцать лет колонии строгого режима. Оля на заседание пришла и, как могла, защищала Ивана. Возможно, именно это повлияло на решение суда, поскольку обвинитель, в роли которого выступил Шадряк, требовал пятнадцать лет тюрьмы. Он упирал на «запредельную жестокость» Ромашина, после драки с которым один из «героев-любовников» утратил слух на одно ухо, двое других были вынуждены протезировать все зубы, не считая хромоты одного и периодических нервных припадков другого.

Отбывать срок Ивана отправили в Мордовию. Узнав об этом, Оля поехала к нему на свидание и осталась там. Вскоре они расписались, сейчас у них подрастает сын. Ромашины подумывают уже и о втором. Начальник ИТК оказался человеком порядочным и, сочувствуя молодой семье, старается давать им свидания почаще. Иван отбыл уже три года заключения, ему осталось еще девять лет. Возвращаться в Горбылево, когда закончится срок, ни Оля, ни Иван не хотят. Тем более что все те, кто сломал им жизнь, по-прежнему заправляют здесь делами.

Рассказывая о Буксире, Нина припомнила, как еще до всего этого происшествия Оля, делясь с ней подробностями своей встречи с Низановым, сказала о том, что заметила у непрошеного ухажера какое-то странное украшение на шее. По ее словам, у Буксира на толстой золотой цепочке висело нечто наподобие большого кулона в виде какой-то отлитой из золота кошмарной уродливой рогатой рожи с оскаленной клыкастой пастью. Заметив ее взгляд, Буксир поспешил спрятать это «украшение» под рубашку.

– Оля сказала, что он и сам по себе человек крайне неприятный, – поморщившись, потрясла головой Нина. – Вроде улыбается, старается говорить мягко, интеллигентно, а глаза – как у голодного волка, злые и лютые, и становится не по себе, как будто рядом с тобой сам дьявол оказался. Кстати, я и сама с ним как-то пересекалась. Этой зимой, дня за три до Нового года, он привез в приемный покой своего дружка, такого же, как и сам, отморозка.

Как далее рассказала Нина, причина обращения «корешей» за медицинской помощью была очень простая – «брателлы» обпились «вискарем» до свинства. Но если Буксир оказался покрепче, то его дружок от выпитого чуть ли не впал в кому. Погрузив «болящего» на каталку, санитарки отвезли его в реанимацию. Буксир, изображая из себя «хозяина Вселенной», понятное дело, потащился следом, чтобы, по всей видимости, показать свое «я». Он раздавал указания врачам, как именно выводить перепившего из комы. Нина, обычно работавшая медсестрой в гинекологии, с учетом запредельной нагрузки на реанимацию в новогодние дни, была отправлена туда в качестве подкрепления.

Помогая реаниматологу подключать систему трансфузии, она заметила нацеленный в ее сторону излишне внимательный взгляд Буксира. Поняв, что приставаний не избежать, девушка решила пойти на хитрость: в какой-то момент встретившись взглядом с бандитом, сняла марлевую маску, перед этим скособочив рот и изобразив что-то типа наиглупейшей улыбки. Увидев ее лицо, Буксир несколько опешил и даже отшатнулся. Ну а когда Нина, нарочно коверкая слова, спросила его, сопровождая это бессмысленно-дурацким смешком:

– Фьтьо, понфафилафь? Тья? – Низанов, переменившись в лице, встревоженно воскликнул:

– Это что за пугало огородное? Да тебе самой лечиться надо! Слышь, Склифосовский, медсеструху какой-нибудь другой замени! Кто такую дуру сюда на работу принял?!

Врач, вовремя сообразивший, что к чему, лишь развел руками:

– Хорошие, уважаемый, из Горбылева уже давно разбежались. Есть только те, что есть. Да она ничего, соображает нормально. Главное, ее не трогать, и все будет в порядке.

По словам Нины, этой женской хитрости ее научила прабабушка, которой с родителями довелось побывать в немецкой оккупации. Ей было лет десять, когда в их село вошли немцы. Первым делом фашистская солдатня кинулась стрелять кур, резать свиней, рыться в сундуках и гоняться за женщинами. И тогда, чтобы не стать добычей чужаков, многие женщины немедленно превратились в замарашек. Они ходили в драной, грязной одежде, мазали лица сажей, а кто-то и навозом. Кто-то даже имитировал чесотку, которой немцы боялись как огня.

– Прабабушка, помню, все смеялась, когда рассказывала об этом. Идет она по улице в рванье, изгвазданная коровьей «лепешкой», навстречу фрицы. Скривятся: «Тьфу, руссише швайне!» Ну и – слава богу!

Кроме того, Нина вспомнила, что у нее где-то дома валяется блокнот, потерянный Буксиром. Случилось так, что он выронил его из кармана своего «крутяцкого» пальто, помогая санитаркам выгрузить приятеля из машины. Но ему отчего-то думалось, что блокнот он «посеял» в реанимации, поэтому на следующий день, что называется, «поставил на уши» все отделение, требуя, чтобы его вернули. Судя по всему, для Буксира он был чем-то очень важен, поскольку он то угрожал расправой, то предлагал за блокнот огромные деньги. Лишь когда задерганный его наездами завотделением сам стал пациентом своего же отделения по причине сердечного приступа, Низанов наконец-то отстал.

А Нина, дня через три после этого подходя к крыльцу больничного корпуса, неожиданно заметила что-то темное, просматривающееся под снежком в стороне от дорожки. Подняв это «что-то», она поняла, что это и есть тот самый блокнот, который потерял Буксир. Первым делом была мысль вернуть потерянное владельцу. Но, поразмыслив, Нина передумала. Во-первых, такой тип, как Буксир, мог ляпнуть, что в блокноте находилось нечто очень ценное, и потребовать его возвращения. Да и написанное в блокноте могло оказаться секретной информацией. А всякий, узнавший чужой секрет, безусловно, очень рискует оказаться под ударом. Во-вторых, она не могла забыть и простить того, что случилось с Олей и Иваном. А то, что нападение и издевательства заказал Буксир, Нина не сомневалась, поэтому спрятала блокнот у себя дома и даже думать о нем забыла…