Читать книгу "Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого - Евгений Анисимов"

Вот типичные сообщения о времяпровождении Петра в 1728 году, взятые наугад из донесений де Лириа: «24-го мая. Этот монарх еще не возвратился с охоты… 31-го мая. Царь воротился с охоты дня на два и послезавтра уезжает опять… 7-го июня. Получено донесение о смерти герцогини Голштинской (Анны Петровны. – Е.А.), принцессы красивейшей в Европе. Но это отнюдь не заставило царя отложить поездку на охоту в окрестности, хотя и без принцессы Елизаветы… 14-го июня. Царь еще не возвратился с охоты, но надеются, что воротится на этой неделе… 21-го июня. Этот монарх еще не возвратился в город, но надеюсь, что возвратится на этих днях».

Ничего не изменилось и через год.

В феврале 1729 года дело дошло до скандала. Узнав о том, что царь намеревается отправиться на три-четыре месяца на охоту далеко от Москвы, австрийский и испанский посланники подготовили ноту, в которой в весьма решительных выражениях отмечали, что «при настоящих обстоятельствах не только вредно, но и неприлично оставаться нам такое долгое время без всякого дела, без возможности с кем сноситься о делах, так как с Его величеством отправляются и большая часть его министров».

Но, как мы видим из приведенных выше цитат, царь не угомонился и демарш дипломатов провалился. По подсчетам историка князя П.В.Долгорукова, в июле – августе 1729 года император был на охоте непрерывно 55 дней. Это своеобразный рекорд – обычно царь охотился по 10, 12, 24, 26 дней кряду. Долгоруков подсчитал также, что за двадцать месяцев 1728–1729 годов Петр провел на охоте восемь месяцев.

Остерман и австрийцы пытались даже, используя охотничью страсть царя, хоть чему-нибудь его научить.

Предполагалось выписать из Вены опытного егеря-профессионала, с тем чтобы он попутно давал царю самые общие представления о флоре и фауне. Но этот хитроумный план остался неосуществленным, как и другой план строительства под Москвой потешного военного городка, где юноша мог бы, подобно своему великому деду, обучаться военному ремеслу.

В приведенном выше представлении посланников Австрии и Испании канцлеру допущена неточность – с Его величеством отправлялась не большая, а меньшая часть министров. Остальные же сановники, так же как и царь, отдыхали, разумеется, не теряя при этом своего жалованья. Де Лириа писал 27 сентября 1728 года: «Царь уехал недель на шесть на охоту. Этим воспользовались все министры и даже члены Верховного совета, и барон Остерман тоже уехал на неделю или дней на десять (а уж прилежный Остерман слыл чрезвычайно трудолюбивым чиновником, работавшим и в праздники, и по ночам! – Е.А.). Поэтому мы здесь весьма бедны новостями».

Без руля и без ветрил

Когда просматриваешь журналы Верховного тайного совета, Сената, коллегий времен царствования Петра II, возникает ощущение резкого замедления оборотов запущенной Петром Великим государственной машины. Заседания в высших учреждениях проводятся все реже, кворум для обсуждения дел часто не собирают, обсуждаемые вопросы второстепенны и даже ничтожны. Члены Совета уже ленятся ездить в присутствие и подписывают подготовленные секретарем протоколы дома. Долгих и частых сидений, как при Петре, или жарких обсуждений «мнений», как при светлейшем, теперь нет и в помине.

Весь краткий период «тиранства» Меншикова при Петре II (май – сентябрь 1727 года) продемонстрировал, что Тестамент Екатерины I в части коллективного регентства оказался листком бумаги, не более того. Только указ от 12 мая 1727 года о присвоении Меншикову высшего звания генералиссимуса подписали и царь, и весь состав регентства, начиная с Анны Петровны и кончая членами Совета. Все остальные официальные документы свидетельствуют, что царь, почти сразу же став полноправным, самодержавным правителем, ни в чем и ничем не ограниченным, был, в сущности, инструментом, которым пользовался Меншиков. Именно ему было выгодно самодержавие мальчика-царя. Именем Петра светлейший давал распоряжения всем учреждениям, в том числе и Совету. После же свержения Меншикова было решено восстановить регентскую форму правления. Указом 8 сентября 1727 года было предписано, чтобы из Совета все указы отправлялись только «за подписанием собственной Его величества руки и Верховного тайного совета».

Но порядок этот не мог продержаться долго – царь месяцами находился на охоте и в ожидании его подписи государственные дела полностью бы встали. Поэтому произошло как бы новое перераспределение власти: с одной стороны, Совет от имени царя стал выносить решения по текущим государственным делам, а с другой стороны, царь мог, ни с кем не советуясь, издавать указы, предписывать свою волю Совету, бывшему, согласно букве Тестамента, коллективным регентом империи. Такое положение было удобно тем, кто сверг «тирана» и уже сам, вместо Меншикова, нашептывал юному царю, о чем и как нужно распорядиться.

«Пред полуднем, – читаем мы в журнале Совета от 9 февраля 1728 года, – изволил Его императорское величество придти, и с ним… Остерман. Его величество на место свое садиться не изволил, а изволил стоять и объявил, что Его величество, по имеющей своей любви и почтении к Ея величеству государыне Бабушке своей, желает, чтоб Ея величество по своему высокому достоинству во всяком удовольстве содержана была, того б ради учинили о том определение и Его величеству донести. И, объявя сие, изволил выйти, а вице-канцлер господин барон Остерман, остався, объявил, что Его величество желает, чтоб то определение ныне же сделано было. И по общему согласию (в Совете в тот день прибавилось два новых члена: к Г.И.Головкину, А.И.Остерману и Д.М.Голицыну присоединились назначенные накануне именным императорским указом князья Василий Лукич и Алексей Григорьевич Долгорукие. – Е.А.) ныне же определение о том учинено». После этого Остерман, взяв протокол, пошел к императору, который «апробовал» решение Совета, а затем «объявил, что Его императорское величество изволил о князе Меншикове разговаривать, чтоб его куда послать, а пожитки его взять».

Иначе говоря, Остерман, передавая некий «разговор» царя, сообщил Совету высшую волю, которую тот тотчас исполнил. Так строилась вся система высшего управления. Кажется, что самым важным для правительства Петра II в 1727–1728 годах было следственное дело светлейшего и причастных к нему людей. Допросы, ссылки, а самое главное – перераспределение конфискованных земельных богатств Меншикова. Вот чем в основном занимался Совет. Через два-три месяца после ссылки светлейшего в Совет стало поступать немало челобитных от чиновников, гвардейцев, высших должностных лиц с просьбой выделить какую-то долю из меншиковских богатств. Среди просителей было немало старинных приятелей светлейшего.

Здесь нужно сделать небольшое отступление. Все-таки правы те, кто считал, что в России само понятие «собственность» было весьма условным. Никто никогда не мог быть уверен в том, что его собственность сохранится за ним и его наследниками. Умирая, владелец имущества писал духовную, но утверждал ее государь (разумеется, речь идет о состоятельных и родовитых подданных), и государь был вправе изменить завещание, да просто «отписать» в казну часть владения. О провинившихся в чем-либо перед властью и говорить нечего – собственность твоя до тех пор, пока ты не прогневил государя…