Читать книгу "Охотник на вундерваффе - Владислав Морозов"

Оставшиеся двое немцев запаниковали еще больше. Один присел на колено, досылая патроны в обойму своего «маузера» – в этот момент у него тряслись руки и смотрел он вовсе не на меня. Второй немец резво вскочил на ноги и метнулся по деревенской улице к машине.

Сначала я два раза выстрелил в того, что перезаряжал винтовку. Попал – он что-то закричал и упал лицом вниз.

В этот момент я вовремя вспомнил про расход патронов и торопливо вставил в «светку» новый магазин. Последний еще уцелевший немец со всех ног бежал к машине, держа винтовку, про основную функцию которой он явно забыл, как палку. На бегу с него слетела каска, и было видно, что он молодой и темноволосый. Я прицелился и выстрелил, попав ему куда-то в бок, над поясным ремнем, – было видно, как наружу выбило облачко красноватых брызг. Но немец не упал, продолжая бежать, хотя уже явно должен был видеть, что те двое, что оставались у машины, убиты. А раз так – на что он надеялся? Что ему дадут уехать или воспользоваться рацией?

Я поправил приклад и от души влепил в его серую фигуру еще два раза – на сей раз в его обтянутую шинельным сукном спину. Если бы он не упал после этого, я бы очень сильно удивился – все-таки винтовочная пуля-штука очень мощная. Но нет – немец выпустил из рук винтовку и, пролетев по инерции метра три, наконец рухнул, уткнувшись головой в грязный снег у задних колес машины.

Кажется, все.

Я опустил винтовку и перевел дух. Потом достал из кармана патроны и начал вставлять их в опустошенный первым магазин «СВТ». Перезарядил, заменил наполовину расстрелянный магазин винтовки на полный. Делал все абсолютно механически, словно автомат. Адреналин колотил в виски, руки тряслись, холодные, склизкие патроны норовили выскользнуть из пальцев.

Спрашивается: ну и кто я теперь? Убийца-душегуб или же «санитар леса», который сделал все правильно, слегка сократив поголовье немецко-фашистских захватчиков?

Кстати, в этой связи возникает вопрос: а как можно оценивать все произошедшее с точки зрения «прошлоходца», отбросив все средневеково-рыцарские установки типа «делай что должно, и будь что будет»? Ведь, если поразмыслить, эти немцы, судя по всему, должны были умереть не сегодня, не здесь и не сейчас, а может, и вообще не суждено было погибнуть на этой войне? И что должны были совершить потом они или их потомки – не знает никто, это вообще полный темный лес.

Вдруг кто-то из них позже попал в наш плен, а потом мог стать каким-нибудь прогрессивным писателем или общественным деятелем, может, даже «отцом-основателем» ГДР или новой германской социал-демократии? Или кто-нибудь из их детей или внуков мог изобрести что-нибудь этакое, сугубо гениальное (здесь, по моим представлениям, разброс мог быть вообще шире некуда – от вакцины против, скажем, Эболы до новых способов возгонки солода или каких-нибудь полимеров)?

И такая догадка означала только одно – за считаные часы своего пребывания здесь я уже успел что-то изменить в истории как прошлого, так и будущего. Кое-что по мелочи стер, а что-то дописал. Собственного дедушку я, положим, не укокошил, но тем не менее…

И в этот момент меня неожиданно торкнуло. Так, стоп. Сегодня я убил восемь немцев, а вот вчера, во время героической танковой атаки, в экипаже моего «Т-35» сколько человек было? Правильно – со мной девять, а если без меня – восемь. Опа… Получается, и там восемь, и здесь восемь. Ничья по очкам? Вот это, блин, здорово.

Если предположить, что мое попадание сюда действительно было кому-то нужно и мои действия здесь кем-то контролируются, выходит, что эти непонятно кто как минимум пытаются соблюдать некий «баланс» по части убыли фигур на местной «шахматной доске»? Если при моем участии убыло восемь белых фигур, то вскорости при моем же участии должно убыть и столько же черных? Интересный расклад выходит, хотя от подобных предположений мозги могут окончательно распухнуть или закипеть.

Кстати, а куда тогда отнести других немцев, погибших накануне в деревне, когда туда въехал, стреляя во все стороны, наш «Т-35»? Ведь их там точно было много, больше восьми человек… Может, их количество тоже было примерно равным потерям нашей атакующей пехоты и танкистов, или коллективное смертоубийство в более крупном масштабе здесь не считается и в зачет идут только мои «личные достижения»? Нет, лучше действительно не думать про это ничего лишнего, а то точно крыша поедет…

В общем, стоило сделать себе некую «зарубку на память» и далее постараться отслеживать, будет ли соблюдаться в отношении меня этот странный «баланс» по части убиенных с обеих сторон. И если будет – значит, все это точно неспроста. Но пока надо было действовать, и быстро. А то, как совершенно справедливо говорилось в известной книге Ярослава Гашека, «на войне ситуация меняется с каждой минутой».

В общем, я слез с бревен, которые теперь украшала невеликая россыпь стреляных гильз, выбрался из двора, где прятался, на улицу и пошел по ней, держа винтовку наперевес, вниз, в сторону сарая.

Стоило предполагать, что какой-нибудь немчишка вполне может оказаться недострелянным и в самый неподходящий момент, как это бывает в плохих, лишенных «хеппи-энда» фильмах, очнется и пальнет мне в спину…

Но, подойдя к машине, я понял, что никто из немцев уже не подает признаков жизни. Что ни говори, а винтовочная пуля – штука серьезная.

Я подошел к убитому немецкому пулеметчику, вытащил из-под его тела «МG-34» и початую коробку с лентой (еще две коробки я заметил в машине). Поставил пулемет на снег и прислушался. Нет, наши в сарае не подавали каких-либо признаков жизни. Похоже, не могли понять, что произошло и почему вдруг прекратились стрельба и щедрые предложения насчет сдачи в плен к «доблестной германской армии»…

Я вышел из-за угла сарая, где лежал на снегу труп пулеметчика, и заорал, обращаясь к сараю:

– Эй, вы!! Как вас там!! Немцам кранты! Слышите?! Я свой, Красная Армия!! Выходите!! Надо срочно сваливать!!!

Пару минут в сарае продолжали молчать, явно оценивая, не провокация ли это?

Потом из-за левой створки ворот высунулась голова в советской ушанке с красной звездой. Ну, слава богу, хоть кто-то жив остался…

– Ты кто? – спросила голова с плохо скрываемым удивлением.

– Сказал же, свой! Советский! Танкист я! А вы кто?

– Разведгруппа, – ответила голова и пригласила: – Иди сюда!

Я подошел ближе. Голова принадлежала симпатичному плотному мужику с перепачканным порохом фотогеничным, слегка небритым лицом типичного киноактера из 1930-х. Мне живо представилось, как он прямо сейчас умоется, сядет к стоящему где-нибудь в ближайших кустах роялю и с большим чувством запоет про то, как в далекий край товарищ улетает. Неизвестный был в новеньком ватнике, синих командирских галифе с красными кантами по швам и грязных хромовых сапогах. В вырезе его ватника, под горлом, были видны черные бархатные петлицы с танками и одной эмалевой шпалой. Капитан, стало быть… В руках капитан держал мосинский карабин, дополненный висящей на его поясном ремне кобурой для «ТТ».