Читать книгу "Дождь в Париже - Роман Сенчин"

«Да какой из меня продавец? – изумился и испугался Топкин. – Ир, подумай…»

«А что? – Ирина, хотя и была на две головы короче, как-то сверху вниз оглядела его. – Симпатичный, стильный молодой человек. Оживление на лице, некоторый навык – и цены тебе не будет. Соглашайся, зарплату нормальную положу».

Зачем она его пригласила, убедила? Вряд ли из сострадания к его положению. Скорее всего, как позже догадался, чтобы насолить Ольге, унизить ее. Наверняка Ирина думала, что разрыв их не столь серьезный, что в итоге помирятся. А это ведь такой кайф – муж бизнесменки Ольги Ковецкой работает продавцом-консультантом, почти обслугой, у ее конкурентки Ирины Коняевой.

Но в любом случае она здорово помогла ему. И дело не в зарплате – помогла преодолеть это убивающее чувство брошенности.

Конечно, в такой работе было мало приятного. Плевать, какое у тебя настроение – ты должен быть улыбчивым, готовым ответить на любой вопрос, в меру говорливым и бодрым. Именно «в меру»: переборщишь – и потенциальный покупатель испугается, почувствует подвох, шарахнется в сторону. Не купит.

И все же, пусть и с трудом, через силу, с ощущением гадливости собираясь в «Джент» – а собираться нужно было тщательно, чтобы выглядеть не хуже висящих костюмов и разложенных под стеклом аксессуаров, – Андрей радовался предстоящему дню, был в нем уверен.

Эта уверенность помогла пережить и те часы, в которые Ольга вместе с подругой-товаркой собирала вещи, а похожий на жеребца грузчик носил сумки и узлы, трюмо, тумбочки, компьютер в кузов пикапа. Чтобы не оставаться один на один с Андреем, Ольга ни на шаг не отпускала от себя подругу; раза два-три он ловил взгляды жены – пока еще формально жены, которая подала с ним на развод, – и эти взгляды были настолько холодны и сухи, что не верилось, что с этой девушкой он много раз сливался в единое целое, что она целовала его везде, гладила и шептала: «Люблю, люблю навсегда». И где это? Как теперь?..

Она действовала быстро, какими-то выверенными движениями сворачивала платья, джинсы, складывала их в сумки; она ни о чем не спрашивала, и Андрей тоже. Он то сидел на диване, то стоял у стены, глотая набегающие и заливающие рот горькие, едкие слюни, и наблюдал, как пустеет квартира. Нет, большинство вещей осталось, но исчезало важное – то, что создавало уют, тянуло быть здесь, проводить здесь время. Большую часть ежедневной жизни.

И когда Ольга, собрав необходимое ей, бросив быстро: «Всё, пока», ушла, он с удивлением осознал, как важны, оказывается, были женская одежда, стоявшие на полочке духи, помада, кремы, какое значение имели эти вроде бы мешающие, захламляющие жилище плюшевые игрушки, коробочки, статуэточки…

А потом состоялся развод – один из сотен разводов, оформляемых в их городском загсе. Том самом, где их женили.

Детей не было, имущественных претензий друг к другу тоже, поэтому развели быстро, почти автоматически. Женщина за широким полированным столом не уговаривала еще подумать, все взвесить. Андрей порывался спросить в ее присутствии: «Оля, что было не так? Почему ты не хочешь со мной жить? Почему так смотришь, как на чужого?» – но понимал: бесполезно. Ответа не получит, а позора хлебнет. Мало того, что Ольга презрительно усмехнется, еще и женщина наверняка поддержит ее, взглядом подтвердив: да, мудак.

Расписались в каких-то бумажках, узнали, где и когда можно получить свидетельства о расторжении брака, штамп в паспорте, и вышли на улицу.

Обозленный такой легкостью развода, своим поведением прибитого, Андрей пошагал было в сторону универмага: ждала работа.

«Андрюш, – схватил, придушил как аркан голос Ольги, – подожди минуту».

Он с неожиданной для себя готовностью остановился, даже как-то присел на ослабевших моментом ногах, обернулся. Мелькнуло не в голове, а где-то в груди: «Сейчас предложит попрощаться… Последнюю ночь вместе… А потом – снова вместе… Так бывает, – стал убеждать голос внутри, – бывает».

«Послушай, что с квартирой будем решать? – спросила Ольга. – Я не хотела раньше поднимать этот вопрос…»

Не из-за вопроса, а чего-то другого – интонации, может, или момента: «не могла подождать, вечером позвонить» – захотелось ударить ее. Ладонью по лицу. Чтоб не больно, но – звонко, оскорбительно.

«Можно подать на размен», – сказал первое пришедшее на язык.

«Но тебе, наверное, не хочется ее терять».

Он покривился. Желал, старался, чтобы получилась ухмылка, но наверняка вышла гримаса страдания. «Терять». Потерял любимую девушку, что уж тут думать о квартире.

«Давай так, – сказала она деловито, как, видимо, говорила у себя в офисе. – По возможности собирай сумму и в будущем, так сказать, выкупишь мою часть».

Его лицо опять покривилось. Помимо воли.

«Что?» – Ольга нахмурилась, и нахмурилась по-новому, как начальница, столкнувшаяся с глупым подчиненным.

«С каких шишей собирать? На это годы уйдут. Тем более рубль вон скачет как. И вообще, Оль…»

«И что, что годы? – перебила она, не дав ему заговорить о главном. – Жизнь, Андрей, длинная, а годы бегут быстро».

Насчет квартиры ни до чего они в тот раз не договорились. Позже Ольга сообщила ему цену двухкомнатки в их районе, разделила ее пополам. Эту половину и предложила Андрею выплачивать частями. «Если вдруг цены сильно подскочат, будем решать позже. Надеюсь, не доходя до суда». Он подумал и согласился. Разменивать, переезжать показалось куда более сложным и тяжелым процессом. Да и двушка есть двушка, не однокомнатная камера с кухонькой и туалетом. А ведь будет новая жена, появятся дети. Как без них?

Согласился, но к Ольге стал испытывать что-то вроде отвращения. Да она сама, кажется, хотела стать ему противной. Чтоб он поджег пресловутые мосты и со своего края… И когда Андрей узнал, что у нее появился новый муж – человек на два года моложе ее, но уже неслабый по местным меркам бизнесмен, – боли не почувствовал.

Впрочем, он и сам не оставался затворником. Девушки пошли косяком вскоре после того, как устроился в «Джент». С одними знакомился прямо в магазине, с другими – через общих знакомых, о третьих – с ними учился в одной школе, в институте – вспоминал и предлагал встретиться. Девушки с легкостью, каждый раз удивлявшей его, соглашались посидеть в кафешке, потом, чаще всего, – поехать к нему. Многие все с той же удивительной легкостью прекращали отношения, уловив, что Андрею с ними скучно, неинтересно, что секс не такой, какого он ожидал или они ожидали; что они, в общем, не подходят друг другу.

Временами казалось, что этот конвейер никогда не остановится. Нет, остановится, конечно, когда наступит старость, бессилие. И он обнаружит себя в этой квартире одиноким, немощным, выдавленным до последней капли.

* * *

– Ну да, – усмехнулся Топкин, отдышавшись после очередной порции кальвадоса. – К этому все и идет.

Посмотрел на себя в висящее на стене зеркало. Неровный, расширяющийся книзу овал, бороздка, из-под которой высовывается второй подбородок, две дугообразные вертикальные борозды у рта, мясистый нос с порами, темные набрякшие нижние веки, брови с седыми волосками, волоски и на ушах, кривые волны морщин на лбу, которые не исчезают, даже когда вытягиваешь лицо… Глубокие залысины медленно подползают к макушке…