Читать книгу "Суворов - Вячеслав Лопатин"

О своем участии в полтавских маневрах Суворов не упоминает. Скорее всего, он внес лепту в подготовку войск, но честь их показа Екатерине выпала на долю князя Ю.В. Долгорукова, произведенного в генерал-аншефы ранее его.

В тот же день государыня повелела: «Сенату заготовить похвальную грамоту с означением подвигов Господина Генерал-Фельдмаршала Князя Григория Александровича Потемкина в присоединении Тавриды к Империи Российской, в успешном заведении хозяйственной части и населении губернии Екатеринославской, в строении городов и в умножении морских сил на Черном море, с прибавлением ему наименования Таврического».

Красноречивее всех свидетельств о великом созидательном подвиге на юге говорит изменение численности населения Азовской и Новороссийской губерний, входивших в Екатеринославское наместничество: с 1777 по 1787 год она увеличилась с 200 тысяч до 725 тысяч человек обоего пола. Потемкин сделал на юге больше, чем Петр Великий на севере.

Три десятилетия спустя Сегюр в своих «Записках» рассказал о путешествии, больших маневрах в Кременчуге и полтавском торжестве. Однако камер-фурьерский церемониальный журнал, фиксировавший всё происходившее при высочайшем дворе, о «кременчугских маневрах» не упоминает. Очевидно, за давностью лет впечатления от тамошнего смотра войск слились с впечатлениями от полтавских маневров.

По горячим следам Сегюр дал высочайшую оценку увиденному во время путешествия. «Я с большим удовольствием опишу… все те великолепные картины, которые Вы нам показывали, — писал он Потемкину 25 августа 1787 года. — Торговлю, привлеченную в Херсон, несмотря на зависть и болота; чудом созданный в два года флот в Севастополе… и ту гордую Полтаву, где Вы с такою убедительностью мощью 70 баталионов отвечали на те нападки, которым подвергалось Ваше устроение Крыма со стороны невежества и зависти. Если мне не поверят, то это будет Ваша вина: зачем Вы сделали столько чудесного в столь короткое время, ни разу не похвалившись, пока не показали всего разом?!»

Поверив поздним мемуарам Сегюра, Николай Полевой, самый популярный биограф Суворова в XIX веке, заявил, что «в Кременчуге Екатерина любовалась маневрами войск, предводимых Суворовым». Полевой вообще весьма вольно обращался с документами (которые, к слову сказать, были еще малоизвестны) и предпочитал им устные предания.

Под его бойким пером анекдоты претерпевали большие изменения. Так, в сборнике Е. Б. Фукса приведен рассказ о том, как Суворов катался с императрицей в лодке. Зная, что завистники распустили слух о дряхлости полководца, чтобы добиться его увольнения из армии, он так ловко выпрыгнул на берег, что вызвал восхищение Екатерины. «Ах! Александр Васильевич! Какой вы молодец!» — смеясь, сказала ему государыня. «Какой молодец, матушка! Ведь говорят, будто я инвалид?» — «Едва ли тот инвалид, — возразила царица, — кто делает такие сальто-мортале!» — «Погоди, матушка, еще не так прыгнем в Турции!» — бодро ответил Суворов. Дело происходило в Царском Селе. Но Полевой, повторив этот анекдот, пристроил его по соседству с рассказами, относящимися ко времени путешествия Екатерины:

«В Херсоне нечаянно подошел к Суворову какой-то австрийский офицер, без всяких знаков отличия — то был Иосиф. Суворов говорил с ним, притворяясь, будто вовсе не знает, с кем говорит, и с улыбкой отвечал на вопрос его "Знаете ли вы меня?": "Не смею сказать, что знаю", — и прибавил шепотом: "Говорят, будто вы Император Римский!" — "Я доверчивее вас, — отвечал Иосиф, — и верю, что говорю с русским фельдмаршалом, как мне сказали"».

Вот еще один анекдот из книги Полевого: «В Полтаве Императрица, довольная маневрами войск, спросила: "Чем мне наградить вас?" — "Ничего не надобно, матушка, — отвечал Суворов, — давай тем, кто просит, — ведь у тебя таких попрошаек чай много?" Императрица настояла. "Если так, матушка, спаси и помилуй: прикажи отдать за квартиру моему хозяину, покою не дает, а заплатить нечем!" — "А разве много?" — сказала Екатерина. "Много, матушка, — три рубля с полтиной!" — важно произнес Суворов. Деньги были выданы, и Суворов рассказывал "об уплате за него долгов" Императрицею. "Промотался, — говорил он, — хорошо, что Матушка за меня платит, а то беда бы…"».

Эти забавные истории, несомненно, доносят до читателей живые черты Суворова. Но в них много прибавлений, сделанных позже, когда Александр Васильевич уже стал признанным национальным героем. Накануне войны никто не собирался исключать его из армии. Не мог Суворов, человек умный и тонкий, публично обвинять придворных в попрошайничестве.

Петрушевский в своей монографии опустил «сказки» Полевого. Однако советские биографы генералиссимуса повторяют их без малейшего сомнения. Вот и приходится читать, как после «кременчугских маневров» полководец, «запыленный, в легкой каске и солдатской куртке», подлетел на коне к императрице. «Чем наградить вас?» — спросила довольная Екатерина и услышала в ответ о попрошайках-придворных и трехрублевом долге за квартиру.

Между тем существуют замечательные маленькие истории, которые были опубликованы в 1895 году и в книгу Полевого попасть не могли. Петрушевский в примечаниях ко второму изданию своего труда (1900) упомянул о них как о редком и ценном источнике. (Советские биографы Суворова, пользовавшиеся монографией Петрушевского как первоисточником, о втором ее издании, похоже, не подозревали, а если и держали его в руках, то примечаний не читали.)

Речь идет о воспоминаниях суворовского ветерана Ильи Попадичева, записанных в 1854 году в Пятигорске одним из служивших на Северном Кавказе офицеров. Он был потрясен встречей с солдатом, на шинели которого красовались медали за штурм Очакова и Праги. В ответ на расспросы ветеран сообщил, что ему 100 лет, сражался он против турок и поляков, был в походах в Италии и Швейцарии, дрался с французами при Аустерлице.

В рассказах Попадичева о службе под знаменами «батюшки Александра Васильевича» встречаются ошибки и неточности, но память у старого солдата была крепкая. Илья Осипович называет имена полковых командиров, пересказывает суворовскую «солдатскую азбуку» — «Науку побеждать». Его воспоминания о 1787 годе заслуживают доверия:

«Во ожидании приезда Императрицы мы занимали форпосты на турецкой границе, близ устьев Днепра и Буга. Однажды в прекрасный летний вечер мы стояли на форпосте… Кашица на ужин была готова. Мы уселись в кружок вечерять, как вдруг к нашему бекету (пикету. — В. Л.) подъехал на казачьей лошади, в сопровождении казака с пикой, просто одетый неизвестный человек в каске и кительке, с нагайкой в руках. Он слез с лошади, отдал ее казаку и, подойдя к нам, сказал: "Здравствуйте, ребята!" — "Здравствуйте", — просто отвечали мы, не зная, кто он такой. "Можно у вас переночевать?" — "Отчего не можно? — можно". — "Хлеб да соль вам". — "Милости просим к нам поужинать". Он сел к нам в кружок; мы подали гостю ложку и положили хлеба. Отведав кашицы, он сказал: "Помилуй Бог, братцы, хорошая каша". Поевши ложек с пять, не более, говорит: "Я тут лягу, ребята". — "Ложитесь", — отвечали мы. Он свернулся и лег; пролежал часа полтора, а может и меньше; Бог его знает, спал ли он или нет, только после встал и кричит: "Казак, готовь лошадь!" — "Сей час!" — ответил казак так же просто, как и мы. А сам подошел к огоньку, вынул из бокового кармана бумажку и карандаш, написал что-то и спрашивает: "Кто у вас старший?" — "Я!" — отозвался унтер-офицер. "На, отдай записку Кутузову и скажи, что Суворов проехал!" И тут же вскочил на лошадь; мы все встрепенулись! Но покуда одумались, он был уже далеко, продолжал свой путь рысью к форпостам, вверх по Бугу. Так впервые удалось мне видеть Суворова. Тогда у нас поговаривали, что он приехал из Петербурга или из Швеции».