Читать книгу "Игра в сумерках - Мила Нокс"

Кобзарь вскочил на бревно, как цирковой гимнаст.

– Поймешь. Так говорит моя Госпожа.

Он беззвучно засмеялся, и его костюм издал сказочный перезвон.

– Мне ужасно нравится что-то менять! Если ничего не можешь поделать со своей жизнью, берись за чужие. Выворачивай наизнанку так, как я сделал с одеждой. Погляди на штаны! – Кобзарь указал на розовые атласные панталоны. – Я надел розовые потому, что они ярче. Некоторые считают, будто яркие вещи покажут, что у них в душе живут мечты. И поэтому прячут сокровенные эмоции в черное и серое. Будто это помогает! Да у них все на лбу написано! В морщинах у глаз и в движении зрачков. Я не стесняюсь своей души! Да, мне хочется больше радости, и я надеваю розовые атласные штаны, ведь так приятно, когда к ним прикасаешься!

Кобзарь подскочил так, что Теодор отшатнулся от неожиданности.

– Погляди! Разве голубая подкладка с зелеными листочками не лучше коричневой ткани куртки? Потому-то я вывернул ее наизнанку. Все должно быть наоборот! Люди все делают не так! Вот глупцы! И еще уверены, будто мудрые… Кладут в карманы то, что можно повесить снаружи. Прячут красивые цвета, а наружу выставляют самые мрачные и тусклые, чтобы казаться серьезнее. Обрезают волосы, чтобы не видеть, как с ними играют солнечные лучи, не слышать, как в них шепчет ветер! Прячут душу ото всех, вместо того чтобы вывернуть наизнанку и соприкоснуться с душами других людей! Ох, глупцы… когда уж они научатся? Знаешь, что я хотел бы больше всего на свете? О чем бы попросил я, войдя в Дверь, где мог бы взять что угодно?

– Что же?

– Немножко любви для людей.

– Там и такое можно добыть? – Теодор впился зубами в гренку и замычал от боли. Он обжег язык! Снова бушует стихия огня! Но теперь Теодор был чуть ли не рад – ведь он стал игроком, и в кармане лежала маленькая светящаяся кость.

Волшебный Кобзарь лукаво прищурился:

– Все-то тебе расскажи! Впрочем, я могу приоткрыть тайну. Там, за Дверью, исполняется любое желание. Это место всех вещей на свете. Место всего. Это родина Смерти, и там она таилась, пока не проникла в наш мир через дверь, которую открыл первый из людей, свершивший убийство. Убийство открыло эту дверь. Кровь.

Волшебный Кобзарь о чем-то задумался, и бубенцы грустно звякнули на шляпе.

– Да, там можно набрать любви для вас, людишек. Нежителей и живых. Я сам видел, она кипит в небольшом золотистом чане, как золотое масло. До сих пор слышу ее мелодичное бульканье. «Бульк-блямц-шлимп!» – так мурлычет этот напиток. Он обжигает. Как и должна настоящая любовь, – проговорил Волшебный Кобзарь.

– Вот уж не стал бы этого просить, – хмыкнул Теодор.

– А я – да! Ведь в том, у кого отобрали сердце, любви быть не может! – Кобзарь скривился, словно еле сдерживался, чтобы не заплакать от обиды.

– Вы сами на это согласились, – пожал плечами Теодор. – Сами продали сердце Смерти.

– Иногда не знаешь, на что идешь. – Кобзарь вынул из кармана конфету. – Вот, гляди. Чудная обертка, такая яркая, броская. Спорим, хочешь развернуть ее и насладиться леденцом? Но развернешь и получишь…

Волшебный Кобзарь дернул фантик, и оттуда выпрыгнул жирный червяк.

– Бе! Какая гадость! – Кобзарь тряхнул кистью, и червяк, взлетев в воздух, плюхнулся прямо на роскошную шляпу.

– Как же вы попали в тот мир – ведь его видела только Смерть? Или вы тоже участвовали в Макабре? – нахмурился Теодор и тут же догадался: – Вы его выиграли?

Волшебный Кобзарь таинственно улыбнулся:

– Все-то тебе расскажи, все-то расскажи…

Неожиданно с ветки рядом растущего дерева спорхнула птица, зигзагом пересекла воздух, вскрикнула и села на шляпу Кобзаря. Пестрое черно-белое оперение, нарядная красная шапочка – дятел!

Дятел отыскал в ворохе бирюлек червяка, проглотил его и перелетел на плечо музыканта.

Кобзарь пощекотал дятлу розоватое брюшко.

– Это Феликс.

Теодор с удивлением смотрел на эту парочку. Пестрая нарядная птица и еще более пестрый хозяин.

– Феликс – мой лучший друг. И кстати, это он писал на деревьях загадки.

Теодор кивнул и вспомнил еще кое-что:

– А правда, что нежители опасны для живых?

– Да. – Кобзарь пожал плечами. – Равно как живые опасны для мертвых. Знаешь почему? Дело не в смерти или жизни. Дело в любви. Мертвые или живые – все мы люди. Менее или более.

– Более или менее, – поправил Теодор.

– Не учи ученого! – надулся Кобзарь. – Вот об этом-то я и толкую! Любовь – вот что нужно вашим мирам. Ночному и дневному. Всем нужна любовь. Думаешь, она заканчивается по ту сторону гробовой доски? Нет, дорогой мой мальчик. Даже Смерть хочет любить. Но не может. Наши миры – совершенные противоположности, подобно свету и тьме. Но что есть день без ночи, а ночь без дня? Вот вы, живые и мертвые, все на моей ладони.

Кобзарь подкинул что-то вверх, подставил ладонь – и на нее упала монетка, завертелась и застыла ребром.

– Орел и решка? – прыснул Кобзарь. – Вы, живые и мертвые, как эта монетка. По правилу, каждый на своей стороне. Но нет. Вечно норовят захватить обе стороны, не понимая, что монетка перестанет быть собой. Особенно некоторые нежители – назовем их нелюдимцами. Они позабыли о правиле монетки. Нелюдимцы забыли, что когда-то ходили по земле и радовались солнцу. Забыли о людской жизни. То, что их вернуло, – это ненависть. Ненависть к людям. О таких ты не услышишь ни слова даже от нежителей. Кто станет болтать, что его сосед на ужин лопает людей? Это же дурной тон!

Теодор вспомнил наконец, когда он впервые услышал слово «нелюдимец». Его произнес отец, когда они ссорились с матерью и отец пожелал вернуть Тео в город, чтобы он не стал нелюдимцем. Почему он был уверен, что Тео забудет о людской жизни и превратится в кровожадного стригоя, не знающего ничего, кроме мести и голода?

– Значит, на кладбище есть такие. Нелюдимцы. Кто ненавидит людей так, что готов их… съесть?

Кобзарь помолчал, а затем принялся кружиться, напевая:

– Ненависть! Ах, она сильна, как любовь, но о ней не слагают песен. Ненависть и любовь – как две сестры, смерть и жизнь. Но знай, в каждой смерти есть жизнь, а в каждом живом ожидает своего часа смерть. Так и в любви таится ненависть, а в ненависти – любовь.

Волшебный Кобзарь, дотанцевав до белеющего в темноте островка, из которого Тео набирал снег в котелок, грохнулся на него и развел руки. Пара взмахов – и он сделал снежного ангела.

– Ах, любовь! Кстати, Теодор, а почему ты хочешь найти родителей?

Кобзарь приподнял голову, и ему на лоб упал маленький ключик на подвязке. Музыкант дунул, и ключ отлетел обратно на шляпу, к бусинкам, пуговицам, ложке и подкове.

– Потому, что они – моя семья. Что не так?