Читать книгу "Месть из прошлого - Анна Барт"

А уехали новобрачные – инок принес митрополиту исписанный листок, чернила еще не высохли. Близко поднес тогда митрополит документ к близоруким глазам, почти наклоняясь к свечам, так что чувствовал веками жар их. Читал внимательно – исповедь пред венчанием царицы Елены да боярина-князя Ивана Федоровича Телепнева.

Давно почил в мире царь Василий. Успокоилась Елена, Бог ей судья. Отпели князя Телепнева. Вырос Иван Васильевич, принял царский венец, стал чаще задумываться и однажды под вечер после Всенощной пригласил стареющего митрополита Макария к себе.

Знал прекрасно Макарий, зачем призвал к себе молодой царь, но вида не подал. Тихо уселся на маленький стульчик и разговор начинать не спешил. Царь-подросток Иван нервничал, молчал, жевал губами, но вот решился:

– Сказывали, владыко, что у первой жены моего отца, Соломонии, в монастыре после пострижения родился ребенок…

Макарий ожидал такого вопроса.

– Сплетни все, государь, – спокойно ответил. – Не о чем и тревожиться. Откуда в монастыре ребенку взяться?

– Могилу Соломонии вскрыли, чтобы сплетни унять об опальной царице, – не слушая митрополита, нервно продолжал Иван, голос дрожал, срывался, – и рядом с ее доминой гробик маленький увидели. Только вместо детских останков куклу тряпичную обнаружили… Куда младенец девался?

Митрополит отвел глаза и ответил царю Ивану теми же словами, что и царю-отцу Василию почти двадцать лет назад:

– Государь, не бери себе в голову. Не было никакого младенца. Сплетни все это. Небось какая-нибудь черница посоветовала Соломонии объявить такое, да и сама сплетни сеять стала.

– Зачем ей?

– Зависть, государь. К молодой царице и ее материнству.

И так же, как отец его двадцать лет назад, задумался молодой государь.

Митрополит тоже унесся думами в прошлое. Увидел Василия Ивановича, постаревшего, сгорбившегося от боли в ногах. Старость – не радость, никого не минует, ни самого державного царя, ни последнего смерда.

Знал Макарий, о чем думал тогда отживавший свой век государь – о долгожданном наследнике, которого никак не мог зачать. Не получилось ничего с верной Соломонией, не получалось долго ничего с молоденькой Еленой. Значит, напрасно Соломонию в монастырь отправил? И слухи эти тревожные о младенце монастырском у Соломонии, которые поползли по кремлевским палатам… Откуда они? Неужели Соломония и вправду решилась на такое?

Хоть и была Соломония опальной царицей, удаленной за ненадобностью в монастырь, но Василий Иванович ощутил что-то вроде укуса ревности, когда в первый раз сплетни о младенце услыхал. Ведь четверть века прожили вместе, и стала Соломония почти что частью Василия, которую и не замечаешь вроде, как пальцы на руке или ноге, а вот поди, лишись одного из них, ведь заболит? Еще как заболит. И душа тоже болела.

Если правда, о чем народ по углам шепчется, значит, напрасно первой женой пожертвовал. И дело совсем не в ней? А в ком? В нем, в нем самом?! Об этом даже подумать боязно, грешно, неловко.

Митрополит Макарий все мелькавшие в голове царя думы слышал. Слышал он и об отвращении Елены к старику мужу и нежелании разделять с ним ложе, но не отправлять же и ее в монастырь из-за этого? Надеть второй жене монастырский куколь из-за того, что родить не может, значит, во всеуслышание подписать приговор царю.

И Макарий, и стареющий Василий прекрасно знали, что недаром появился при дворе молодой Телепнев. Уж больно переживали братья Елены об отсутствии племянников-наследников, вот и подсуетились, да быстро как!

Никому не мог признаться царь Василий в сомнениях своих, даже ему, митрополиту Макарию. Хорошо бы, кабы только у царя такие догадки промелькнули. Но…

Братья Глинские точно знают, чей Иван сын. Елена знает, ее Телепнев знает, Макарий знает. Ох-ох-ох, много народа знает, и если кто проговорится, смуты не избежать.

Именно в тот день, когда понуро сидел царь Василий Иванович, печально опустив совсем седую голову, митрополит Макарий вдруг сердцем понял, что значит сила истинной горячей молитвы. Бойтесь, православные, просить Господа нашего, потому что все ваши молитвы будут Им исполнены! Василий Иванович молил Создателя о наследнике, вот он и появился. А сейчас не подойдешь к иконе святой и не скажешь ей:

– Не совсем так ты поняла молитву мою, Милосердная. Возьми этого ребятенка, другого надобно наследника, моего собственного.

Поздно. Ты, царь Василий, чего у святой иконы вымаливал? Царского наследника. Вот Бог тебе и дал – здорового мальчика, коему шесть месяцев назад исполнилось семнадцать годков.

Сильно задумавшись, совсем как Василий двадцать лет назад, сидел молодой царь Иван перед старым Макарием, а митрополиту грустно до слез стало от мыслей о бренности земной юдоли.

Пускай молодой Иван Васильевич тешит себя уверенностью, что он – первый после Творца и называет себя Грозным. Молод он еще, несмышлен… Время придет, сын Ивана-царя женится, будет и у него державный наследник престола подрастать.

Церковь и ее святые отцы стоят крепко за спиной государя и его еще не рожденного сына, и всегда стоять будут. Поймет он однажды, что пока Церковь православная правит Русской землей, порядок будет. Много тайн хранит она и даже венчанным ею царям не все тайны свои приоткрывает…

Часть вторая

11. Las Vegas: из борделя – к мафиози

Старуха замолчала.

– Караул, – только и смогла выговорить я.

– Отцом Ивана Грозного был дальний родственник Елены, конюший, князь Иван Федорович Телепнев-Овчина, – безапелляционно закончила Эрвина. – Поэтому-то бояре Захарьины-Романовы и вышибли Марину из Кремля. По справедливости, они имели такое же право посадить на престол своего наследника Михаила Федоровича, как и Марина – Ивана Дмитриевича.

– Но убитый ребенок, – запинаясь, напомнила я.

– Лес рубят – щепки летят, – невозмутимо констатировала старуха.

– Может, легенда о том, что Марина прокляла род Романовых и не фантазии историков? – спокойно заметил Мур. – Я бы тоже всех проклял, если бы моего ребенка повесили. Но как часто проклятия сбываются в реальной жизни? Это все для дамских романов.

Я прямо содрогнулась от его замечания.

Тут у Эрвины громко заорал сотовый. Старуха выхватила телефон и что-то невнятно забормотала.

От бесконечных ночных разговоров усталость одолела меня так, что чувствовалась дрожь в ногах и неудобство во всем теле как будто после долгого сидения в кресле самолета. Пока Эрвина бубнила в трубку, я встала и прошлась по чистой студии.

На стенах висели прекрасно выполненные и идеально оформленные акварели, натюрморты, карандашные зарисовки. Похоже, Эрвина была не только талантлива, но и потрясающе трудолюбива.

– Зачем вы живете здесь? – тихо спросила я. – Вы же талантливая художница. В конце концов не у всех одаренных людей карьера складывается гладко в молодости. Почему бы не попробовать опять выставить работы? Прошло столько лет! Все сплетни давно забылись, Эрвина.