Читать книгу "100 великих монастырей - Надежда Ионина"

Обитель была окружена белой каменной стеной со 108 башенками-чортенами, а в стене было устроено четверо ворот, ориентированных по сторонам света. Весь ансамбль в плане воспроизводил мандалу – схематическое изображение мира, космоса и Вселенной. Центром его стал 5-этажный соборный храм – цогчен-дуган, обнесенный наружной стеной, уходящей под крышу. Между стенами образовывался узкий проход, по которому почти в полной темноте ламы и паломники обходят храм. Он окружен четырьмя ступами – черной, белой, зеленой и красной (по цветам, символизирующим стороны света). Первые два этажа были оформлены в тибетском стиле – с гладкими мощными стенами, чуть наклоненными к центру здания, и с небольшими узкими оконцами, прорезанными вверху.

Каждый этаж храма предназначался для поклонения определенному божеству. На первом этаже находилась статуя Будды Шакьямуни, на втором располагались покои далай-ламы – живого воплощения бодхисатвы Авалокитешвары, третий этаж был отведен бодхисатве Амитаюсу – божеству долголетия. На четвертом этаже, выстроенном в традициях индийского зодчества, помещалась статуя Майтреи – Будды грядущего, а на пятом был установлен деревянный столб, окрашенный в красный цвет. Согласно одной из легенд, маг Падмасамбхава покинул окружающий мир, войдя в этот столб.

Устройству этого монастыря придавалось огромное значение. При его освящении сам цэнпо с сыновьями исполнили песни-благопожелания, приличествующие торжественному случаю. Скульптурные и живописные образы монастыря, предметы декоративно-прикладного искусства надолго стали источником восхищения и вдохновения для потомков. Монастырь Самье долгое время служил резиденцией могущественных лам, но с основанием учения «гелукпа» и господствующим положением ее членов («желтошапочников») как представителей официального духовенства значение обители постепенно снизилось, а потом она и вообще была почти заброшена. Теперь по ее огромной территории бродят всего несколько десятков монахов, многие их прежние жилища заселены мирянами-арендаторами и превратились в фермы.

К тому же Самье в настоящее время наполовину поглощен пустыней и будто погружен в воспоминания о своем былом величии. А может быть, он погружен в состояние отрешенности и невозмутимо взирает, как вздымаются вокруг песчаные волны, готовые захлестнуть его. Из затопившего песка пробиваются унылые верхушки деревьев, оставшиеся от былой аллеи. По склону, на одинаковом расстоянии друг от друга, когда-то лепились тысячи миниатюрных чортенов. Выше них щетинились шпили других чортенов – белых или зеленых, а среди них блестели золоченые кровли нескольких храмов. При закате солнца все выглядело восхитительным, странным и призрачным… Теперь от великолепных прежде построек остались одни развалины да кучи щебня, но среди этого запустения некоторые храмы до сих пор содержатся в полном порядке.

Упадок некогда знаменитого монастыря был вызван, вероятно, и другими причинами, но многие склонны объяснить разорение обители действием оккультных сил. Что же касается призраков, то (если судить по народным поверьям и легендам) Тибет – это страна духов и демонов, численность которых намного превышает население страны.

Демоны эти принимают различные обличья и живут везде – на деревьях, в скалах, источниках, долинах и т. д. Они охотятся за людьми и животными и похищают у них «дыхание жизни», чтобы самим насытиться им. Некоторые из злых духов ведут кочевой образ жизни, поэтому запоздавший путник всегда рискует столкнуться с ними лицом к лицу. Неудивительно, что тибетцам волей-неволей приходится вступать с ними в какие-то отношения. Официальный ламаизм предписывает подчинять духов, перевоспитывать их в покорных слуг, а в случае неповиновения – обезвреживать или уничтожать.

Но есть и оседлые духи, обитающие в постоянной местности. Они довольствуются последними вздохами умирающих, которых им доставляют по заказу. Одно такое содружество «похитителей дыхания» и поселилось в монастыре Самье. Здесь, на юге Лхасы, раскинулась «Сахара в миниатюре»: белые дюны непрерывно наступают, отвоевывая все новые и новые территории. К и без того унылому монастырскому пейзажу примешиваются смутная тревога и ужас.

Обитель до самых отдаленных своих закоулков дышит таинственностью, и когда начинает вечереть, даже животные, мирно возвращающиеся с пастбищ, кажутся оборотнями. Монастырь Самье и на самом деле служит приютом ламе Тше-Кионгу – одному из величайших оккультистов и официальных оракулов Тибета, который жил в храме Угс-Кханг – Жилище Животворного Духа. Так называлось помещение, куда, по уверениям тибетцев, и доставлялось «последнее дыхание» умирающих. Переносят «последние вздохи» от места упокоения покинутого тела до монастыря определенные лица, которые в состоянии транса действуют бессознательно. Материальное тело такого человека в этом, естественно, не участвует и даже не покидает своего жилища. В состоянии бодрствования он ничего о своих странствованиях не помнит.

Почему «дыхание жизни» переносят именно в монастырь Самье, тибетцы объясняют тем, что его избрали своей резиденцией демоны-самки Сингдангмо (львиная маска). Они занимают покои в храме – обители ламы-прорицателя и туземного бога Пекара. Покои эти всегда заперты. В одной совершенно пустой комнате стоит колода мясника; на ней лежит ритуальный нож с кривым лезвием, которым Сингдангмо и рубят «дыхание жизни». Колода и нож остаются в жилище демонов в течение года, затем их заменяют новыми. Во время замены можно увидеть, что лезвие ножа сильно зазубрено, а колода иссечена и выщерблена от постоянного употребления.

Угс-Кханг тоже породил много страшных рассказов, в которых описываются терзания и борьба «последних дыханий». И даже случаи побега, когда «последние вздохи жизни», не помня себя от ужаса, мчались по всей стране, преследуемые голодными Сингдангмо. Поселившиеся в монастыре жители уверяют, что по вечерам из «Жилища Животворного Духа» доносятся крики, стоны, хохот и стук ножа о колоду. Само «Жилище» расписано изображениями мертвецов и скелетов, а перед входом в него лежат кожаные мешки, увешанные ритуальными шарфами (хадаками) и облепленные маслом и монетами. Хадаки символизируют упаковку, в которой доставлялись «последние вздохи», а сами тибетцы говорят, что в них «влетают души умерших».

Когда-то Тше-Кионгу полагалось брать себе монаха в провожатые. Однажды он, заменив ритуальные принадлежности, собирался уже покинуть логово Сингдангмо. Но сопровождавший его монах вдруг почувствовал, что кто-то схватил его сзади за одежду и тянет обратно в комнату. «Кушог! Кушог! – закричал в ужасе монах, обращаясь к ламе. – Кто-то держит меня!». Оба обернулись, но в комнате никого не было. Лама снова направился к двери и уже переступил порог, и монах-провожатый собирался последовать его примеру, но вдруг упал мертвым. С тех пор лама Тше-Кионг остался один, но тибетцы считают, что от опасностей его ограждала высокая степень посвящения в магические заклинания, тайной которых он владел.

ПАНТЕЛЕИМОНОВ МОНАСТЫРЬ НА СВЯТОМ АФОНЕ

Русского человека всегда связывало с Афоном самое сокровенное и святое. Сначала русские иноки подвизались в разных обителях Святой горы, а потом по просьбам и ходатайствам наших великих князей (начиная с Владимира), которые были в родстве с греческими императорами, им был дарован в 1080 г. греческий скит Пресвятой Богородицы Ксилургу (Древоделия) с церковью во имя Ее пречистого Успения. Скит, ставший очагом русского монашества на Святой горе, к XII в. сделался не только местом уединения и аскетических подвигов, но и русским духовным центром, откуда на Русь поступало множество церковных рукописей.