Читать книгу "Жизнью смерть поправ - Геннадий Ананьев"

– Эка – не возьму… Не в куколки мы играем! Да, еще… Из всей пищи, какую станут приносить разносчики, пусть ветеран откладывает чуточку для анализа. Пакетиками обеспечьте. Привозить их лично ко мне с нарочным, как депешу срочную, никого в содержимое депеши не посвящайте. Вопросы?

– Вопросов нет. Все ясно!

В это же самое время в Управлении пограничной службы России, куда приходит корреспонденция от ветеранов и различных организаций, возглавляющий соответствующий отдел подполковник решил посоветоваться со старшим коллегой:

– Не могу определить, что делать с этим письмом… Вроде бы логично переслать в местный военкомат, чтобы разобрались, но что-то удерживает…

Тот неспешно, как это делал всегда, прочитал письмо, затем спросил:

– Знаешь, почему я продолжаю работать? Пенсии моей и жены нам по горло. А я не ухожу на покой…

– Привычка. Родной коллектив. Общение с молодыми добавляет жизненного стимула.

– Нет. Не это главное. Важно иное: не вижу достойной смены. Вот когда ты перестанешь сомневаться, что каждое письмо – крик души, тогда я уйду… Прочитай-ка это еще раз, внимательно, поразмысли, почему письмо подписано только именем. Тогда обсудим, как нам поступить.

Только через четверть часа подполковник поделился своим планом: доложить о письме помощнику руководителя и подождать его решения.

– И все?

– А что еще?

– Здесь – судьба человека, судьба ветерана… Верно, для руководителя – не тот уровень. У него сотни проблем, которые нужно разруливать, но для того ты и поставлен на наш отдел, чтобы внушать руководящим товарищам, что нет ничего главнее судьбы человека! Лично добейся приема. Станешь смело открывать двери в любой кабинет, постепенно приучая к этому всех генералов, тогда я уйду на покой. Устал я. Основательно устал… Кстати, тебе же известно, что меня принимали при любой занятости…

– Убедил.

– Тогда вперед – и горе Годунову!

– Какого решения хотите добиться от меня? – спросил подполковника руководитель.

– Срочных и решительных мер.

– Решение такое, – прочитав проект документа, заговорил руководитель. – Я сейчас же переговорю с руководством следственного отдела, но прежде озадачу начальника нашего местного управления. Пусть лично вмешается в оказание помощи ветерану пограничных войск.

Поднял трубку и, услышав доклад, что происшествий нет, упрекнул:

– А у меня иные сведения. Ветеран, орденоносец испытывает трудности, а вы…

– Я в смысле границы… А по ветерану такие факты: он арестован якобы за покушение на убийство. Еду к губернатору, он ждет меня. Похоже, спелся криминал с муниципальной властью. Будем разбираться.

– И действовать! Срочно и решительно.

– Так точно – действовать!

В это же время Марфа ехала на рейсовом автобусе в город, чтобы прорваться к губернатору. Она уже побывала в муниципальном милицейском участке, куда дежурный не хотел было ее пускать, но она решительно отстранила его, гневно бросив: «Я хочу спросить ваше начальство, как оно оберегает меня и моего любима. Убери руки, не доводи до греха!»

Ответ там она получила исчерпывающий и удручающий своим цинизмом:

– Будешь вякать и хулиганить, сядешь со своим, как ты говоришь, любимом за соучастие. Иди и больше чтобы я тебя не видел и не слышал. О смерти твоего хахаля тебя известят. У него с сердцем не все ладно.

Марфа – к главе муниципальной управы. Тот, похоже, был предупрежден. Принял ее без волокиты. И с наигранным сочувствием объяснил:

– Есть заключение медицинской комиссии, что пострадавшему нанесены серьезные раны, и если бы он не принял надлежащих мер, мог бы быть убит. Ваши доводы – это только слова. Эмоции, так сказать, а заключение медкомиссии и показания пострадавшего – явные доказательства вины задержанного. Вас не арестовали только потому, что я вступился. Больше ничем не могу помочь…

Вот и села Марфа в автобус, отправлявшийся в город. Получилось так, что она подошла к губернаторской резиденции всего на несколько минут позже генеральской машины. Ее впустили без проволочек, только записали паспортные данные. Даже подробно рассказали, как пройти в приемную. Полная надежд шла она теперь по коридору: если губернатор не отгородился цепью охранников, стало быть, не задрал нос выше крыши. Поймет ее и пособит.

Увы, в приемной ее остановила секретарша:

– Вам назначена встреча? В моих записях ваша фамилия не значится. Вам лучше изложить свои вопросы помощнику губернатора. Тем более сам сейчас занят. У него генерал-пограничник.

– Вот к нему у меня тоже есть разговор.

– А есть ли у него такое желание?

– А это не имеет никакого значения, – отрезала Марфа и направилась к двери.

Секретарша оказалась шустрей, бойко простучала каблучками по паркету и встала перед ней.

– Не пущу! Сказано, занят, значит, нельзя.

– Отойди, пигалица! Не доводи до греха! Мне уже терять нечего, космы завитушками вырву!

Марфа и не заметила, что перешла на крик. В кабинете крик тот был услышан, и губернатор встал из-за стола.

– Пойду разберусь, – а открыв дверь, спросил несердито: – Что за шум, а драки нет?

– Дошло бы и до драки! – строго посмотрела на него Марфа. – Не пускает! Видите ли, генерал у вас в гостях. А мне как раз он тоже нужен. Есть и к нему вопрос. И если вы губернатор, то к вам просьба. Только вам могу довериться. Куда ни обращалась прежде, от ворот поворот. Еще и угрозы.

– Заходите, раз есть серьезный разговор.

Что случилось с Марфой в этот миг, объяснить трудно. Обмякла она, слезы застелили глаза, вырвалось рыдание – взахлеб, со стоном. Губернатор подхватил ее, усадил в кресло и сердито приказал секретарше:

– Воды! Полный стакан.

Взяла Марфа дрожащей рукой стакан, выпила жадно, словно провела долгое время в знойной пустыне, и преобразилась. Отерла ладонью слезы и, вставая, упрекнула себя:

– Ишь, нюни распустила… Любимого спасать нужно, а не реветь коровой.

– Заходите. Расскажите, кого и от чего спасать. – Когда же вошли они в кабинет, губернатор заговорил иным тоном: – Я догадался, о ком пойдет речь. Нет, не перебивайте, лучше расскажите обо всем, что наболело.

– С чего начать? Сейчас, соберусь с мыслью, – малая пауза, и долгий рассказ о том, как восстанавливали колхоз, как потом его отменили, раздав паи. Предполагали, что вот-вот приедут землемеры, поэтому решали, кому где отмерять участки.

– Илье Петровичу, он закоперщик во всех колхозных делах, единодушно постановили у Круглого озера отмерить. Дюжину га. А мне – рядом. Я не последнюю скрипку играла, Илюше старалась помогать, вот люди и уважили. Предлагали Илье Петровичу занять свободный дом, бывшего председателя, он отмахнулся. А свой дом, который немцы сожгли, восстанавливать ему некогда было. Насобирали полусгорелые бревна со всех спаленных фашистами домов, вот он в той домушке и живет. Ну, ладно, со временем переехал бы ко мне, да тут мироед нарисовался, о своем дедушке, тоже мироеде, вспомнил. Предъявил какие-то бумаги, что он наследник, и предложил продать ему паи. Деньги заплатил, кто согласился. Илюша же уперся. Когда, говорит, отмежуют мой пай, тогда и поговорим. Погрозил тогда мироед, что на карачках приползешь ко мне. Отсюда и пошло-поехало… На меня руку поднял управляющий, продажная сволочь, я его ухватом к стенке и пониже пупка лягать стала. Понарошку. Жалеючи. Мужик он видный, а вдарь я ему чуток пониже да со всей силы, что бы от его видности осталось? А он матюгается угрозливо, злобя меня. Терпела. Только могла та терпежка кончиться. Взвыл бы тогда голодным волком, а после заскулил бы кутенком брошенным, да ко времени Илюша прибег, узнавши, что ко мне управляющий, холуй мироеда пожаловал. Увидел, что помощь его не нужна, понял, что веду воспитательную работу, попросил отпустить поганца. Я согласилась при условии, что он поклянется не трогать нас. Поклялся, а вышло, что подлей он подлого… В милицию я – пригрозили, чтобы рот закрыла, а то за соучастие посадят. К главе района, он руки развел. Вот и все. А генерала пограничного хочу спросить: служил когда в пограничниках мой любим, нужен был, а попал в беду, никому не нужен? Отпахал свое, а там – хоть трава не расти?