Читать книгу "Чемодан пана Воробкевича - Ростислав Самбук"

Посидел несколько минут молча, должно быть представляя себе эти черноземные километры, до горизонта засеянные пшеницей. Мечтательно сказал:

— Вот что это — свое государство!

— Так чего же ты с немцами связался? — спросил Стецкив, не зная, что попал в больное место.

— Да немцы хоть что–то обещали! Кто колхозы разогнал? Немцы. Кто коммунистов вешал? Понимать надо… С немцами можно было договориться; если им не перечить, они и тебе дышать давали…

— Чистая правда, — согласился Стецкив, вспомнив привольное житье полицая. — Чистую правду говорит…

Каленчук зашелестел в темноте бумажкой — готовился закурить. Выкресал огонь, прикурил, на миг осветив свой длинный нос. Спросил Стецкива:

— Так ведь я настоящим хозяином был, а ты? Большевики у тебя вряд ли отняли бы землю… Середняк — по–ихнему. Ну и хозяйничал бы…

— Эва! — возразил Грицко, — У меня с ними одного пути нет…

— Почему?

Стецкив не ответил. Ерзал в своем углу, то ли думая над ответом, то ли не зная, что сказать. Наконец нерешительно заговорил:

— Так у меня такая линия. Оккупация меня в люди вывела. Кто такой был Грицко Стецкив? Хлебороб и крестьянин… А немцы дали мне карабин. Я тогда любого мог застрелить… У тебя карабин, ты и судья! Идешь по селу, а от тебя или прячутся или кланяются тебе. Начальство, пся крев, ничего не скажешь! А еще и угощают… Я знаешь сколько при немцах самогонки выпил? Больше, чем за всю свою жизнь!

Отважный захохотал.

— Первачку бы сейчас! Благодать… — Грицко почмокал языком.

— И я бы выпил, — согласился Каленчук.

Дудинец включил фонарик, полез за нары, отбросил какие–то тряпки и поставил на стол посреди тайника полную поллитровую бутылку самогона.

— Что же ты молчал? — обрадовался Каленчук.

Стецкив, не теряя времени, пододвинул стакан…

— Еще есть?

— Последняя.

Самогон разлили по стаканам. Грицко выпил свою порцию одним духом, Дудинец тоже, а Каленчук отпил только половину, чтобы и потом потешить душу. Первак сразу ударил ему в голову, стало приятно. И забыл, что прячется от большевиков в сырой яме. Откуда–то взялась храбрость, хвастливо пообещал:

— Выгоним красных, будет вам самогону — хоть залейся!

— Это здорово, — почмокал губами Стецкив. — Мне б еще одно…

— Что? — милостиво спросил Каленчук, будто от него и в самом деле зависел раздел будущих благ.

— Мне бы полицаем!

— Хо–хо! — пришел в восторг Отважный. — Быть тебе не рядовым полицаем, а сержантом полиции, и не тут, а в городе!

— Не хочу, — возразил Стецкив.

— Это почему же?

— Преступников там много, ловить надо… И панов достаточно… Что им сержант? А в селе — я начальство! И не крадут, разве что подерутся… Хорошая жизнь, скажу я вам…

— Будешь полицаем! — не без иронии согласился Отважный. — А теперь, — посветил на циферблат часов, — стемнело уже на дворе, посмотри, что там…

На одиннадцатую ночь блокаду леса сняли. Для уверенности Отважный просидел в убежище еще сутки и наконец разрешил растопить печку. Нагрели воды, умылись, побрились, сменили белье и вечером двинулись на Промышляны.

Левицкий вызвал Кирилюка и радостно сообщил:

— Только что звонили из Станислава. Радловская прислала подруге ответ, на открытке штемпель Трускавца.

— Обратного адреса нет?

— А ты бы хотел: если меду, так и большой ложкой… Так говорят на Украине?

— Так. Но и вы бы не возражали…

— Конечно, — признался полковник. — Да почему–то мои желания часто расходятся с действительностью. Трускавец — небольшой городок, однако думаю, что такого доку, как Сливинский, и там голыми руками не возьмешь.

Петр удобно устроился в кресле у окна. Смотрел на улицу, залитую солнцем, с газонами вдоль тротуаров, на веселую летнюю улицу. Скоро лето кончится, а он так и не почувствовал его. И это называется жизнь? Махнуть бы в Карпаты с Катрусей! Ведь совсем не далеко же… Трава по пояс, воздух прозрачный и пахнет медом…

Вздохнул. Полковник понял его по–своему:

— Не хочется разлучаться с женой?

— А то как же…

— Возьмем Сливинского — и в отпуск. У вас какие планы?

— Планы?.. — засмеялся Петр. — Пока будем гоняться за этим пройдохой, и лето кончится…

— Никаких гарантий нет, — согласился Левицкий. Собрал бумаги на столе. — Сегодня должны передислоцироваться в Дрогобыч. Сейчас зайдем к Трегубову. Попрошу у него Ступака. Парень сообразительный и в курсе наших дел. Не возражаешь?

— Наоборот, с радостью…

— Хочу подключить также Зарембу. Он — единственный, кто знает Сливинского в лицо.

Начальник управления встретил их приветливо.

— Знаю об ответе из Станислава, — весело улыбнулся он. — Ваши предвидения оказались правильными, и Модесту Сливинскому недолго осталось гулять на свободе. Но все же, — поднял он по привычке правую бровь, — поморочил он вам голову!

Слово «вам» Трегубов произнес с ударением, подчеркнув свою непричастность к этому делу. Кирилюк переглянулся с Левицким. Сделали вид, что не заметили намека. Наоборот, Левицкий поблагодарил Трегубова за помощь и попросил откомандировать в его распоряжение лейтенанта Ступака.

Трегубов согласился не раздумывая. Когда попрощались с Трегубовым, Левицкий приказал Кирилюку:

— Бери машину и дуй к Зарембе. Договорись с Евгеном Степановичем, чтобы сразу взял отпуск. Пусть придумает любой повод, а завтра должен приехать в Трускавец.

Лил теплый летний дождь. Промокли до нитки, но не жаловались: в такую погоду мало кто станет блуждать по лесным тропинкам, поэтому шли и днем, обходя поляны и держась подальше от хуторов. Под вечер дождь утих, в низинках лег туман, и Отважный разрешил разжечь костер. Обогрелись и обсушились, а Грицко наварил полный котел кулеша с салом. Поели и приободрились: до села, куда вел их Каленчук, осталось семь–восемь километров. Рассчитывали прийти после полуночи, когда «ястребкам» наскучит слоняться по околицам.

После отдыха идти было легко, и в начале третьего они уже стояли на опушке леса, за которым вдали чернело большое прикарпатское село. Во второй хате с краю жила сестра Каленчука. Он планировал пересидеть у нее несколько дней, пока не установит связь со Сливинским.

Сделали крюк, перешли каменистую горную речку и подошли к селу. Посидели в лозняке, прислушиваясь к малейшему шелесту, и Юхим пополз на разведку. Он умел двигаться бесшумно, как уж. Добрался до сестриной хаты, постоял под ригой, вглядываясь в темноту, и тихонько постучал в окно. Увидев за занавеской лицо, прилип носом к стеклу, хрипло окликнул: