Читать книгу "Серебряные слезы - Татьяна Тронина"

– И я! – радостно признался он. – Это все Мишель со своим домашним вином... Хоть оно и французское, но не исключено, что голова завтра будет болеть.

Сверху, на чердаке, что-то загрохотало.

– Что такое...

– Это Альберт. Там логово Альберта...

– Он славный... – сказала я, прикасаясь к Сашиному плечу. – Саша, а почему Мишель один? У него есть девушка?

– Была. Но она ушла от него. Бросила. Совсем недавно... Но я не думаю, что он долго будет один.

– Какая глупая девушка... Ты знаешь, что в Провансе жили трубадуры? Она русская?

– Да. Нашла очень богатого человека. У него нефтяной бизнес.

– Как это глупо... – пробормотала я, закрывая глаза.

– Я тоже не богат, – засмеялся Саша. – А вдруг ты тоже найдешь какого-нибудь нефтяного магната?

– Но ты и не беден. Нет, нет, дело не в этом... Я так люблю тебя, что без тебя я умру.

– Нет, это я без тебя... Лиза!

– Что?

– Мы будем жить долго-долго, а потом умрем в один день...

– Опять ты о грустном.

– Я дурак. Больше не буду... Яша-дурачок!

Он засмеялся и прижался ко мне всем телом. И мне показалось, что я лечу над землей.

Пылал огонь в печке, в трубе гудело, наверху ворочался Альберт, а мы все не могли заснуть. Время словно остановилось...

– Отель «Билив»... – пробормотала я. – Не думаю, что я была бы больше счастлива в каком-нибудь семизвездочном дворце...

– А есть такие?

– Есть. В них останавливаются арабские шейхи.

– Тебе нравится эта избушка?

– Да, очень... И, вообще, Сашка, у тебя хорошие друзья. Альберт такой смешной...

* * *

Утром пошел настоящий снегопад. Мы возвращались долго, колеса буксовали в снегу.

– Устала? – иногда спрашивал Саша, поворачивая ко мне озабоченное лицо. – Ничего, уже скоро...

– Я совсем не устала! Будет жаль, если эта красота растает к Новому году...

– К весне уж точно растает! Послушай – почитай мне какие-нибудь стихи. Ты будешь читать, а я вести машину...

– Замечательное распределение семейных обязанностей... Хорошо, слушай: «Еще не царствует река, но синий лед она уж топит; еще не тают облака, но снежный кубок солнцем допит. Через притворенную дверь ты сердце шелестом тревожишь... Еще не любишь ты, но верь: не полюбить уже не можешь...» – продекламировала я, глядя в мутное из-за летящего за ним густого снега окно.

– Аненнский, да? Я угадал?

– Саша, смотри на дорогу!

Вечером он ушел в клуб, а я достала ткань для платья, разложила ее на столе. Выкройки были старые, мамины – у нее была та же фигура, что и у меня, только в талии мне нужно будет сделать немного уже. «Главное при шитье – хорошие ножницы, – утверждала когда-то мама. – С остальным проще... Все зависит от ножниц! Они должны быть острыми, без зазубрин и легко резать ткань, не оставляя никаких неровностей».

Я пощелкала ножницами – кажется, годятся. И в этот момент зазвонил телефон. Я уронила ножницы на пол, чертыхнулась, сердце неприятно забилось... Звонить мог кто угодно, но в первый момент я подумала именно о нем. О том, кого давным-давно надо было забыть...

Слава богу, это был не он.

– Лиза, это Алиса! – зажурчал в трубке тоненький голос старой маминой подруги. – Алиса звонит Лизе... Как у тебя дела, моя девочка? Ты знаешь, все время думаю о тебе, никак не могу успокоиться... Ты нашла его?

– Кого? – спросила я.

– Как – кого? Своего отца!

– Ах, вы про того художника... – сообразила я. – Брусникина я нашла, но он не мой отец.

– Как же так, не может быть... – заволновалась она. – Ты говорила с ним?

– Говорила. Он сказал, что у него в принципе не может быть детей. Он бесплоден.

Алиса помолчала немного, видимо, переваривая услышанное, потом с возмущением произнесла:

– Врет. Наверняка врет! Эти мужики...

– Нет, Алиса, я ему верю.

– Да? Но тогда я ума не приложу... Больше у нее, то есть у твоей мамы, никого не было.

Бедная мамочка, если бы ты была жива! Я бы не стала слушать лекции о кройке и шитье, я спросила бы тебя о моем отце...

– Кто знает... – мрачно произнесла я. – Алиса, вы знаете некоего Георгия? Должны знать – вы сами говорили, что у вас был с ним роман. Он тоже художник, друг Брусникина...

– Ну как же, как же! – зачастила она. – Этого нельзя забыть! Но при чем тут Гоша? Это у меня был с ним роман, а не у твоей мамы...

– Брусникин утверждает, что у него был повод ревновать маму к Гоше.

– Ну здрасте! – вскипела Алиса, и голос у нее от возмущения стал совсем тонким и прозрачным, как папиросная бумага. – У него, наверное, старческий склероз случился! Брусникин все перепутал!

– Алиса... но ведь в жизни всякое бывает, – тихо произнесла я. – Он утверждает, что даже поссорился с этим Гошей-Георгием из-за мамы.

– Ревнивцы способны ревновать даже к фонарному столбу! – патетически воскликнула та. – И, потом, дружочек, ты плохо знала свою маму. Она не могла никого предать – ну, разумеется, если ей не давали повода. Как сейчас помню – я ей сказала, что у меня серьезные виды на Гошу и что я намерена связать себя с ним узами брака...

Она выражалась витиевато и туманно, но тем не менее я очень хорошо понимала ее.

– А что сказала мама? – машинально спросила я. Глупый вопрос о разговоре тридцатилетней давности – Алиса не могла, не должна была помнить его во всех подробностях, но она тем не менее ответила бойко, почти не задумываясь:

– Она очень взволновалась. Она вообще, если ты помнишь, была весьма чувствительной женщиной. Даже иногда чересчур чувствительной... Она заплакала, обняла меня и пожелала мне счастья. Да, еще уточнила, действительно ли я так сильно люблю Гошу. Я ей сказала, что жить без него не могу. Ну, буквально – что он нужен мне как воздух...

Я помолчала, представив себе тот давний разговор. Две близкие подруги сидят рядом, одна другой признается, что любит одного молодого художника, что жить без него не может...

– Алиса... – прошептала я. – Теперь все ясно!

– Что?

– Все, все... Знаете, что было на самом деле?

– Что? – растерянно спросила Алиса. – Дружочек, ты меня пугаешь...

– Нет-нет, подождите. Я думаю, что догадалась, но нужно все проверить. Брусникин дал мне адрес своего бывшего друга, я должна к нему съездить и кое о чем расспросить.

– Брусникин дал тебе Гошин адрес? – со странным выражением произнесла Алиса.