Читать книгу "Курская битва, которую мы начали - Петр Букейханов"

В то же время в советских войсках 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов в период Берлинской наступательной операции насчитывалось до 500 тыс. лошадей[283].

Значимость гужевой тяги показывает, что превосходство в оснащенности частей и соединений средствами моторизации и механизации в условиях боевых действий на Восточном фронте еще не означало превосходства в подвижности. Генерал Меллентин, два года воевавший на Восточном фронте, вообще пришел к парадоксальному выводу, что поскольку количество автомашин в советской дивизии меньше, чем в немецкой, то русская дивизия более мобильна, а в целом небольшое количество штатных автотранспортных средств дает русским войскам важное преимущество[284].

Поэтому, когда в период осенне-зимне-весеннего бездорожья немецкие войска зачастую просто бросали и уничтожали свою тяжелую технику, которую не могли сдвинуть никакие машины или тягачи, сами безнадежно застревавшие в грязи, советская сторона продолжала движение, максимально используя личный состав всех родов сухопутных войск, протаптывавший дороги в снегу, устраивавший гати среди болот, вырубавший просеки в лесу, буксировавший тяжелое оружие вместе с машинами и лошадьми.

По свидетельству Маршала Советского Союза Ивана Конева[285], весной 1944 года в условиях распутицы германские войска отступали с Украины «голые», то есть пешком, на волах и коровах, без артиллерии, без танков, без автотранспорта. Основываясь на этом, маршал Конев заключает, что метеорология, столь важная для ведения боевых действий армиями Германии, Великобритании и США, играла не столь большую роль в подготовке и проведении операций Красной Армии, успешно действовавшей и зимой, и весной, и в ненастье, и в непогоду.

Главный маршал бронетанковых войск СССР Павел Ротмистров, комментируя труд Гейнца Гудериана «Танки – вперед!», заметил, что высказывание последнего о прекращении крупных передвижений и боевых операций войск в периоды осенней и весенней распутицы совершенно не относится к советской армии, которая имеет богатый опыт ведения успешных боевых действий именно в таких условиях[286].

Отсюда следует вывод, что жесточайшая эксплуатация рядового и младшего командного состава Красной Армии, вынужденного под страхом военного суда и расстрела работать в качестве тягловой силы для передвижения боевой техники и предметов снабжения, обеспечивала советскому командованию оперативное и даже стратегическое преимущество. Поэтому, навязывая противнику бои в период распутицы, советская сторона не позволяла немцам использовать даже то превосходство в оснащенности средствами автотранспорта на дивизионном уровне, которое германские войска сохраняли до второй половины 1944 года.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют, что на Восточном фронте немецкая армия далеко не превосходила советскую в подвижности, а в целом даже уступала ей по этому параметру. Предположительно более высокая мобильность немецких войск, первоначально достигавшаяся за счет превосходства в основных элементах организации и управления частями, также снижалась по мере нарастания безвозвратных потерь и соответствующего снижения опытности рядового и командного состава младшего и среднего уровня. В Красной Армии, напротив, качество организации боевых действий постепенно повышалось, в том числе возрастала и мобильность. Так, в период Орловской наступательной операции командование и тыл Центрального фронта за счет своих средств обеспечили передислокацию 17-го гвардейского стрелкового корпуса (25 тыс. бойцов с тяжелым оружием и лошадьми) на 100 – 120 км за 24 часа[287].

Вместе с тем подвижность и мобильность прежде всего являются средствами проведения маневра, а маневр, в свою очередь, преследует целью создание выгодных условий для результативной атаки. В противном случае маневрирование является бессмысленной тратой времени, ресурсов, а зачастую еще и уступкой пространства.

Согласно оценкам некоторых военачальников[288], можно сделать вывод, что со второй половины 1943 года немецкие войска продолжали превосходить советские по маневренности при смене оборонительных позиций в ходе отступления, поскольку, во-первых, оставляли тяжелую технику, чтобы сберечь жизни своих солдат; во-вторых, и немцы, и советские «партизаны» выводили из строя значительные по протяженности отрезки железнодорожных путей и автомобильных дорог с твердым покрытием, что замедляло продвижение Красной Армии. Вместе с тем немецкие части и соединения стали уступать советским по скорости маневра вдоль линии фронта, особенно в условиях отсутствия развитой сети рокадных коммуникаций и распутицы. Поэтому, не успевая оперативно перебросить силы на угрожаемые направления, немецкому командованию приходилось или заблаговременно формировать контрударные группировки в глубине обороны, в основном за счет своих немногочисленных резервов, или использовать паузы, предоставляемые перегруппировкой советских войск, и в это время подтягивать силы с относительно спокойных участков.

В роли этих сил обычно выступали так называемые «пожарные команды» – танковые и моторизованные дивизии, распределенные группами по разным секторам Восточного фронта. В северном секторе (группа армий «Север») в качестве пожарной команды в течение длительного времени использовались 24-я танковая и 18-я моторизованная дивизии; в центральном секторе на северном крыле группы армий «Центр» – 5-я, 4-я, 9-я и 12-я танковые, 10-я и 25-я моторизованные дивизии; на стыке групп армий «Центр» и «Юг» («Северная Украина») – 1-я, 7-я, 8-я, 16-я, 17-я и 20-я танковые, 20-я моторизованная дивизии; в южном секторе (группа армий «Юг», «Южная Украина») – 3-я, 6-я, 13-я и 23-я танковые, 16-я моторизованная дивизии. Танковые дивизии войск СС и моторизованная дивизия «Великая Германия» перебрасывались вдоль всего фронта для усиления «пожарных команд», обычно при необходимости организовать контрудар в том или ином секторе. Поэтому данные о прибытии на участок фронта танкистов-эсэсовцев позволяли советскому командованию с высокой достоверностью предположить о готовящемся здесь контрударе, и заблаговременно принять соответствующие меры.

Непосредственно после операции «Цитадель» и вплоть до весны 1944 года фельдмаршал Манштейн во главе группы армий «Юг» непрерывно вел маневренные боевые действия, постоянно отступая и уступая территорию, но в то же время перебрасывая свои подвижные соединения («пожарные команды») и оперируя резервами для контрударов по советским войскам. Так, в конце октября 1943 года силами 1-й танковой армии и 40-го танкового корпуса был проведен контрудар в районе севернее Кривого Рога; в ноябре силами пяти танковых и двух пехотных дивизий – в районах Фастова-Брусилова, Малина, Житомира-Радомышля, Коростеня; в январе 1944 года силами 3-го и 46-го танковых, а также 7-го армейского корпусов – в районе севернее Умани и в направлении Винницы; в феврале силами 3-го и 47-го танковых корпусов – в районе Корсуни и Звенигородки с целью деблокирования окруженной Корсунь-Шевченковской (Черкасской) группировки; в апреле силами 48-го танкового корпуса и 2-го танкового корпуса СС – из района южнее города Тернополя (до 1944 г. – Тарнополь) в направлении реки Збруч, с целью деблокирования окруженной 1-й танковой армии. Однако, несмотря на участие в некоторых из этих операций до 500 и более танков и САУ, то есть того количества тяжелой бронетехники, которого в 1941 году хватало для достижения крупных успехов оперативного и даже стратегического характера, после Курской битвы маневренные действия и контрудары немцев оказывались малоэффективны, позволяя германцам иногда добиваться местных, оперативно-тактических и тактических успехов. Это было связано, во-первых, как уже отмечалось, с постоянно возрастающей вооруженностью советских войск всеми видами боевой техники, ростом боевого мастерства и опытности их низшего и среднего командного звена, а также приспособлением к основным оперативным и тактическим приемам из арсенала немецкого командования.