Читать книгу "Исправленная летопись. Книга 3. Пушки и колокола - Михаил Ремер"

А тех из московских бояр, кто верность сохранил да с Владимиром Андреевичем бунтарей усмирять пошел возвеличил Дмитрий Донской, остальным в наказ: мол, кто предаст – не пощажу, но тех, кто со мной остается, ох как возвышу! Посад разделил на семь наделов, по количеству особо верных людей. В каждом – по церкви, в которых во время очередного молебна и объявили волю Великого князя всея Руси: за ваш надел отвечает боярин такой-то. К нему и жалобы все, он судом верным и рассудит. А священников обязал[64]книги специальные завести, по образу амбарных, в которых душам учет вести: кто когда и на ком женился, кто когда родился или душу Богу отдал, благо все то – через церкви и велось.

Вот и получилось, что как из рога изобилия милости княжьи посыпались на Гаврилу Андреевича[65], Бориса Плещеева[66], Юрия Васильевича Грунку[67], Федора Свибло[68], Александра Андреевича Остея[69]да на Федора Ивановича Кошку[70]и Дмитрия Михайловича Боброк-Волынца[71], которые теперь всецело занимались наведением порядка на вверенных им территориях да Донского доверенными лицами в особо сложных делах стали. Так, шаг за шагом выстраивая новую, иерархическую систему управления, Великий князь Московский собирал власть в своих руках, готовясь передать ее сыну – Василию Дмитриевичу.

Размышляя обо всем этом, Николай Сергеевич выбрел к небольшой рукотворной запруде с небольшим перепадом высот, за счет которого создавался искусственный ток воды. Месту, где планировалось возведение мельницы с водяным приводом для изготовления бумаги. И хоть пока не очень он представлял, как будет организована передача усилия с колеса на жернова, перемалывающие тряпки в хлам, да понукаемый Киприаном в лице угрюмого Фрола, был вынужден начать работы немедленно. Уж очень цербер – как втихаря пенсионер прозвал диакона – настаивал, да нет-нет грозиться карами небесными начинал, из себя выходя. И если лично на Фрола наплевать было преподавателю, то со стоявшим за его спиной Киприаном считаться приходилось, пусть тот и был сейчас в отъезде. А тут еще и разговор вспомнился с митрополитом. И хоть и цель, озвученная Киприаном, вроде благой была, а все равно кошки на душе у пенсионера скреблись. Ведь ясно как день было, что на носу – очередной виток противостояния между служителем и князем. И чем он закончится – Богу одному известно. А что самое паршивое, так то, что, уже изменив историю, и сам Булыцкий запутался в созданном им же самим лабиринте. А раз так, то и впрямь здорово потерял в глазах и князя, и митрополита. Вот и получалось, что из избранных предстояло теперь медленно в простые смертные переквалифицироваться, и, как бы ни было мерзко осознавать, приходилось уже всерьез думать о выборе покровителя, благо время еще было, и преподаватель всерьез рассчитывал на то, что его знания и навыки еще хотя бы пару лет, но будут представлять ценность для первых лиц. Хотя и бумага нужна, как там ни крути. А потому, про себя – для порядку – матюгнувшись, взялся учитель за работу. От Яузы рукав прорыли, плотину устроили и готовились к возведению самой конструкции механизма, чтобы максимум через месяц рубить перегородку, удерживающую воду реки и не пускающую ее в отведенный рукав.

Походив и тут, и там да надавав ценных указаний, Николай Сергеевич двинул дальше. В этот раз – к лагерю потешников.

Княжич с верными Милованом да Твердом уже здесь были. В этот раз усердно отрабатывали штурм городских укреплений. Вон, чтобы земля, поднятая при рытье канала, не пропадала, Булыцкий велел ее на тачках к лагерю свести. Товарищи, поперву не понявшие задумки, обворчались: мол, заняться нечем, что ли? А потом уже, как рассказал им пенсионер о назначении будущего полигона, так и сами бросились помогать: кто – рукава засучив, а кто – и советом дельным. Так, мало-помалу вырос за стенами Москвы одинокий крепостной вал, на который теперь целыми днями карабкались будущие воины, отрабатывая те или иные стратегии штурма.

Наблюдавший за успехами «войска» Дмитрий Иванович только усмехнулся одобрительно да очередную премию Николаю Сергеевичу выписал: дачу[72]да десять рублей серебром, которые пенсионер, по обыкновению своему, разделил на троих: обалдевшим от такого Тверду да Миловану по три рубля, себе – четыре. Землю же под посадку озимых велел Ждану готовить.

Уже там, наблюдая за успехами мальцов, обратил внимание Николай Сергеевич на то, что одеты-то все – вразнобой. Кто во что горазд. Ну никак это не вязалось с представлениями трудовика о виде армии! А еще важней, что тут тебе решение загрузки работой ткача и, как следствие, дополнительный толчок к использованию усовершенствованного прядильного станка с двумя колесами. Большой заказ – вот тебе и спрос на материал и, как следствие, на пряжу. А тут еще на радостях вспомнил пенсионер про кузовок тот пресловутый да рогожку грубую, служившую козырьком от солнечного света. Вот тебе и еще материал потребен; взять, да изнутри обшить конструкции, чтобы какого-никакого комфорта, но добавить. Вот тебе и еще заказ на материю. И четыре рубля княжьих – кстати! Раз так, то и решено! Обратившись к товарищам своим да суть проблемы описав, попросил он у ратных дел мастеров помощи.