Читать книгу "Ветер богов - Богдан Сушинский"

— Тем более, что определить точные критерии принадлежности к ней крайне сложно, — нарушил стойкое молчание князь Боргезе. — Каждый раз, когда я пытаюсь делать это, прихожу к ужасающей меня мысли: что настоящими арийцами в Европе могут считать себя, увы, лишь цыгане. Ибо их приход в Европу из предгорий Тибета и Гималаев не вызывает никакого сомнения.

Вернер фон Браун недовольно поморщился. Однако не совсем ясно было, что именно вызывает у него такую реакцию: расистские выводы полковника Боргезе или же невольное отклонение от предложенной темы.

Скорцени громко, бестактно рассмеялся. Он вдруг вспомнил о радетеле чистоты арийской крови Розенберге. Интересно, знает ли он о выводах ученых и симпатиях князя Боргезе? Будь Розенберг в эти минуты здесь, он наверняка записался бы в камикадзе из чувства тоски по непогрешимости своей теории. Поскольку не в состоянии был бы пережить крушение своих идеалов.

— Вы не можете не согласиться, что ракеты, которые конструирует мое бюро, определяют будущее развитие цивилизации, — еще жестче заговорил Браун, раздраженный явным легкомыслием собеседников. — Я имею в виду не только военный потенциал, но и исследование межзвездного пространства. Полеты астронавтов к Луне, Марсу, Венере. Поэтому не вижу ничего предосудительного в том, что желаю знать, на кого мне следует рассчитывать в будущем, каким идеалам служить и какими политическими и нравственными критериями руководствоваться.

Скорцени и Боргезе еще раз обратились за советом к вину. Но в этот раз оно оказалось плохим советчиком. Впрочем, оба прекрасно понимали, что фон Браун прав. Они-то, рыцари сатаны, создавать не создают, а только разрушают. Поэтому им легче смириться с тем, что, если так пойдет и дальше, возможно, через год от Европы останутся лишь огромные руины. Континент руин. А Браун и его люди создают. Им с такой перспективой сжиться труднее.

— Господин фон Браун, — воспользовался Скорцени сухим официальным языком, — как один из руководителей службы безопасности, могу заверить, что лично я и мои люди позаботимся о том, чтобы и после войны вы смогли спокойно разрабатывать свои технические идеи. И для нас, при всем нашем патриотизме, не столь важно, где именно это будет происходить: в Берлине, Риме, Лондоне… Куда важнее, чтобы ваши разработки не достались коммунистам.

— Вот-вот, — оживился фон Браун. — Это было бы непростительной оплошностью всего западного мира, если бы наши конструкторы и их разработки оказались во власти НКВД и стали служить коммунистической экспансии.

— И все же какую страну вы считаете предпочтительнее других? — поинтересовался Боргезе.

— Увы, не Италию.

— Мои патриотические чувства это не задевает. Вечному Риму трудно претендовать на роль технического Вавилона.

— Соперничая при этом со Штатами, — добавил Скорцени.

— Вот вам ответ, — оживленно поддержал его конструктор. — Только американцы способны реализовать замыслы, которые могут быть развиты на основании наших разработок. Что касается Германии, то боюсь, что после капитуляции она в состоянии будет технически переварить хотя бы часть наших проектов не раньше, чем лет через десять. А это, увы, — потерянное время.

Скорцени и Боргезе помолчали. Они понимали, что для подобных заявлений фон Брауну понадобилось определенное мужество. Конструктор прекрасно знал, сколько идей погибло в гестаповских концлагерях. Вместе с их носителями.

— Мы не можем пока что давать вам какие-то определенные гарантии, господин Штрайдер, — вспомнил вдруг о псевдониме конструктора Скорцени… — Кроме одной: будем помнить о ваших научных поисках как о достойном будущем Германии.

— Хотелось бы надеяться, что вы не забудете обо мне и после войны, — чуть ли не заискивающе молвил известный ученый.

«Как же мы приучили своих гениев кланяться и становиться на колени перед каждым мундиром! — подумал Скорцени, чувствуя, что неприязнь к фон Брауну сливается с чувством жалости и досады. — Еще долго после войны они не смогут распрямить спины, очень долго».

— Не слишком ли рано вы запаниковали? — непонятно на что вдруг разозлился он. То ли на фон Брауна, то ли на свой, тот самый, мундир.

28

— Сото, — позвал Семенов, как только подполковник Имоти попрощался с ним.

Японка, которая находилась в прихожей, неслышно приблизилась к дверной занавеси и, отвернув кончик, виновато заглянула в комнату. Было в ее выходке что-то настолько ребячье, что генерал поневоле усмехнулся.

— Тебе никогда не хотелось уехать со мной в Харбин?

— И-никогда.

— И-это ж и-почему ж? — явно передразнил ее атаман. Ясно, что не хотелось. Но хоть бы соврала для приличия.

Сото все еще стояла, опершись плечом о дверной косяк и придерживая занавеску подбородком. Рожица ее при этом была подчеркнуто серьезной, а потому казалась откровенно шкодливой.

— И-мне и-сдесь халасо. Тебе пльоха?

— Зайди сюда, сядь рядом и прекрати эти подворотные бирюльки.

Сото покорно оставила свое убежище, приблизилась к столику и, по-восточному окрестив ноги, опустилась на циновку. В ее глазах вырисовывалась истинно собачья покорность.

«А ведь залетно играет, паршивка узкоглазая, — вынужден был признать Семенов. — За-лет-но… Вышколили. А ты чего хотел, чтобы к тебе уличную подослали? Прими и смирись. Тем более, что с таким привеском и смириться нетрудно».

— Значит^ так: ты поедешь со мной в Харбин. Будешь числиться секретаршей и переводчицей.

— У вас и-есть и-переводчик, генерал.

— Отныне будешь ты. Заодно попытаешься охранять меня, — Семенов попробовал свести это предложение к шутке, однако Сото восприняла его всерьез.

— Охранять, да? А Фротов?

— У тебя это будет получаться лучше, чем у Фротова.

— И-лучсе, да! Вы будете собирать деньги, да?

— Какие еще деньги?

— Когда вашу армию разобьют, вы сможете уехать вместе со мной в Японию. Вам нужно будет многа денег.

По тому, сколь старательно, почти без акцента и сюсюканья, произнесла все это Сото, атаман определил, что фразу японка выучила, буквально вызубрила. Но сочинила ее не она, авторы остались в штабе Квантунской.

«По крайней мере не забывают о твоем существовании, — успокоил себя командующий. — Это все, чем ты можешь утешиться. Было бы куда хуже, если бы тот же подполковник Имоти, услышав твое имя, долго потирал лоб, пытаясь вспомнить, о ком речь. Так что тебе не на кого пенять. Не говоря уже о том, что ты не имеешь права жаловаться на судьбу. У слуги существует только одно, Богом ниспосланное, право — вечно благодарить своего хозяина. Но ведь ты-то пока что не в слугах-приказчиках числишься здесь, в соболях-алмазах!» — швырнул себе в лицо генерал.

Неожиданно Семенов поймал себя на том, что, увлекшись, совершенно забыл о странном объяснении Сото, к которому стоило бы прислушаться повнимательнее.