Читать книгу "Князи в грязи - Михаил Барщевский"

— Да кого ты жалеешь, друг мой?! Ты, генацвали, все-таки чокнутый! Любая мало-мальски красивая женщина рассматривает себя как товар. В одном лице продавец и товар. Я не про проституток. Здесь все просто и примитивно. Что значит для женщины удачно выйти замуж? Нет, вот скажи, что значит удачно замуж выйти?!

— Ну, чтобы муж любил, не обижал, чтобы семейный был…

— Ага! Любил. Это значит подарки дарил, обеспечивал, в дом все нес.

— А при чем здесь товар-то?

— А при том! При том, генацвали! Она продает тебе свое тело, молодое тело, а ты потом всю жизнь платишь. Скажи любящей тебя женщине, что ты замуж ее возьмешь, но работать не собираешься, что она тебя должна будет обеспечивать. А ты готов с ней спать и детей воспитывать.

Я посмотрю, кто за тебя замуж выйдет!

— За что же ты их так ненавидишь?

— За то, что любую из них так или иначе купить можно. Мы что покупаем? Их тело! Их улыбку! Ты когда-нибудь слышал, чтобы мужчина хотел жениться только потому, что она умная? Интересная духовно, блин?!

— Ты поэтому и не женат?

— Считай, что поэтому, — Павел неожиданно рассмеялся. — Вот сейчас бы я точно женился. На ветеринарше. И приданое просил бы небольшое. Одну ампулочку…

— Опять ты об этом. Ладно, давай спать.

— Скажи, теперь уже можно, — Павел грустно ухмыльнулся, — теперь нам с тобой уже все можно. Так скажи, а как ты на жизнь зарабатывал, генацвали? Я имею в виду, когда чиновником был. Взятки брал?

— Да не особо. Мне один рынок платил регулярно. Так ведь в чем смех — я при этом никаких поблажек-то не давал. Просто специально не придирался, не злобствовал. А для них и то счастье было.

— И все?! Леш, чего-то ты не договариваешь. Вот чувствую, не договариваешь.

Алексей посмотрел на Павла с удивлением.

— А что ты так заинтересовался? Если ты из ФСБ, то зря стараешься. Во-первых, ничего криминального я не дела. А во-вторых, даже если успеешь на меня накопать, а точнее сочинить что-нибудь, то посадить-то все равно не успеешь.

— Что ты злишься? — Павел растерялся. — Я просто хочу знать. Понимаешь, когда я понял, что обречен, вот тут-то мне и захотелось как можно больше узнать про ту жизнь, в которой я жил. Пока здоров был — делами занимался. Бестолково как-то объясняю. Короче, просто интересно. А к эфэсбэшникам у меня свой счет.

— Какой? Расскажи!

— Леш, я первый спросил. Обещаю, расскажу.

— Да все просто. Классику читать надо. «Золотого теленка» помнишь? Ну, Ильфа и Петрова.

— Читал, но не фанат.

— Так вот, дорогой мой Павел, там много умных мыслей есть. Например, про виц-председателя Фунта. У него работа была такая — сидеть. За нэпманов.

— Так ты сидел? — Павел чуть было не подпрыгнул.

— Нет. И других не сажал, от тюрьмы спасал. Ладно, расскажу. Знаешь про фирмы-поплавки?

— Ну конечно. Без них никто работать не мог.

— А кто у тебя их возглавлял?

— Я, Леш, их покупал готовые. Поэтому точно не знаю. Ну, думаю, стандартно — бомжи или по краденым паспортам. Меня это не касалось.

— Примитивно и тупо! Так, мой юный друг Павел, я делал это красивее. И тоньше. Была у меня одна знакомая компания молодых людей. Деловых и оборотистых. Они как раз такие фирмы создавали. И продавали. Таким, как ты. А я им фунтов поставлял.

— Паспорта воровал, генацвали?

— Иди ты! Все проще и гениальнее. У меня приятель в онкодиспансере работал. Он меня давал данные на тех пациентов, у которых была четвертая стадия рака. Ну, как у нас с тобой. То есть обреченных. Подбирал тех, кому месяцев шесть — восемь оставалось. Тут ведь точно не определишь. Вот на имена этих несчастных фирмы регистрировались, а когда менты приходили, то оп-па! — нет человека. Ну а молодежь мне за фамилии и паспортные данные небольшие комиссионные выплачивала. Правда, они все на лечение сына и уходили. Так что я, считай, не для себя старался.

— Остроумно. И в общем-то гуманно, — Павел удивленно качал головой и задорно смеялся.

— Ну, а ты за что эфэсбэшников ненавидишь?

— Да, банальная история, генацвали. Даже дурацкая, если так разобраться.

— Рассказывай, не томи.

— Да, пожалуйста! Была у меня девушка, лет двадцать назад. Или что-то около того. Встречались. Даже жить вместе начали. Да, какой там начали! Два года вместе прожили. Потом она стала обижаться, что в ЗАГС не веду, внимания стал уделять меньше, взяла свои вещи и ушла. Я хотел ее вернуть. У дома ждал, цветы в ручку двери засовывал. На работу к ней ездил. А она — как отрезала. А месяца через два позвонила и сказала, что если я ее не оставлю в покое, то новый ее со мной разберется. Я спросил, кто он такой, разбираться чтобы? Из бандитов? Она отвечает: «Нет, из ФСБ». А потом он мне позвонил. И четко так объяснил, что либо я ее оставляю в покое, либо он «со товарищи» меня укатают лет на десять. Я пошутил, мол, как японского шпиона? А он так спокойно мне отвечает: «Нет, как российского бизнесмена». Я понял, дядя не шутит. Ну, и отвалил. Потом всю жизнь ее вспоминал. Может, она единственная и была, которую я любил.

— Как ее звали? — еле выговорил Алексей.

— Оксана. А что?

— Нет, ничего…

Алексей как-то неестественно стал выгибаться назад, тело напряглось и сразу обмякло. Рука бессильно упала с кровати и несколько мгновений раскачивалась словно маятник. Алексей потерял сознание.

— Сколько тебя не было? — спросил Павел, как только каталка с Алексеем въехала в дверь палаты.

— Да недолго. Вот сестренка говорит… — Алексей приветливо улыбнулся медсестре, тащившей каталку со стороны головы, — минут сорок. Так что, пока еще вместе полежим.

— Я не против. Одному как-то совсем тоскливо.

Медсестры переложили Алексея на постель, пожелали больше не болеть и вышли из палаты.

— Тебе не кажется, генацвали, что пожелание нам «не болеть» как-то по-садистки прозвучало.

— Ну, не злобствуй ты! Они добрые. И честные.

— Почему это они честные, генацвали?

— Мне вот та, что по полнее, когда мы одни в реанимации остались, честно на мой вопрос ответила. Я спросил, почему я так часто стал сознание терять? Она ответила — опухоль растет, жидкость какая-то там выделяется, заполняет черепную коробку, давит на мозг…

— А ты этого не знал? — весело, будто о футболе говорили, спросил Павел.

— Не это важно. Важно то, что она предупредила — любой следующий обморок может перейти в кому. А это значит, что, во-первых, боли меня не ждут, и ампулочка мне не понадобиться. А во-вторых, что теперь точно я должен все дела закончить. А одно такое дело у меня есть. Точнее, теперь уже два.