Читать книгу "Счастливая семья - Маша Трауб"

Назад он шел долго. Кружил, как ему казалось, на одном месте. И даже подумывал о том, чтобы поставить метки – чертить монеткой на стене, покрытой лишь штукатуркой, палочки или крестики. На ресепшен он добрался через шестнадцать минут – следил по часам. Парень мирно ужинал под присмотром мамы – она сидела напротив и смотрела, как ест ее сын. Макс подумал, что это самое важное дело для мам – смотреть, как ест твой ребенок.

Парень оторвался от трапезы – мама опять недовольно посмотрела на Макса, как если бы он был приятелем сына, который не вовремя позвал его играть в футбол. Макс получил ключ от номера и новые инструкции.

– Мы находимся на третьем этаже, – начал объяснять парень, рисуя на бумаге схему.

– Третьем? Почему на третьем? – уточнил Макс. Он бывал в разных местах, но ни разу не попадал в гостиницу, где первый этаж считался бы третьим.

Парень не ответил. А его мама хмыкнула – иностранцы попадаются весьма неумные, а говоря откровенно, просто глупые.

– Вы проходите библиотеку – это такая комната, где лежат книги, там видите лифт. Но он вам не нужен. Вы должны повернуть направо, и там будет другой лифт. На нем вы спуститесь на второй этаж. Ваш номер, о, у вас замечательный номер! Там прекрасный вид из окна!

Макс поблагодарил, взял бумажку-схему и пошел искать библиотеку. Он нашел маленькую комнатку со столом, диванчиком и двумя креслами, скромным шкафчиком и огромным окном во всю стену. Макс поддался порыву и выглянул в окно – нет, это было невозможно. Вид не просто завораживал, он пригвождал гостя к месту, не давая возможности сдвинуться. Так можно было стоять вечно. Облака неслись слева направо, ветер дул в лицо, внизу горели огни. Где-то далеко звонил колокол. Идти искать лифт, имея перед своими глазами все это, было решительно невозможно.

Впрочем, лифт и не находился. Макс сверялся с картой, но похожего коридора не видел. В очередной раз, проходя по коридору, он нашел комнату горничных и кладовку. Обнаружил чудесную комнату отдыха – креслице и аккуратное бюро. И даже картинную галерею – вывешенные на стене картины, предлагаемые для продажи. Макс разглядел все работы и поразился стоимости – дорого, очень дорого. Он опять захотел в туалет и, подстегиваемый организмом, принялся искать лифт. Удивительно, но лифт оказался здесь, прямо перед глазами, в нише. Макс спустился на второй этаж – лифт на двух языках сообщил ему, что сейчас он закроет двери, спустит на второй этаж, откроет двери, и вот, пожалуйста, второй этаж, как просили. Но в коридоре ни справа, ни слева не было нужного номера – другая нумерация. Макс вернулся на лифте на третий этаж и добрался до библиотеки. И уже оттуда, сверяясь с картой, двинулся снова.

Да, он попал в номер, который оказался единственным в этом закутке. Можно сказать, у него был персональный лифт и собственный этаж. Да и сам номер производил впечатление – огромный, нестерпимо огромный. Такой просторный, что захватывало дух. В открытое настежь окно рвались виды – старая церковь, поля, горы, вырванные из контекста рощицы. Отделанная камнем ванная, большая, под стать номеру, из которой хотелось побыстрее выйти. Жесткий душ, льющийся потоком сверху, из потолка, вгонял в кожу иголки.

Макс всегда плохо спал в отелях, вооружался книгой, пультом от телевизора, планшетом. Здесь он даже не помнил, как заснул. Проснулся, когда часы показывали семь. И через секунду в окно ворвался звон колокола. Очень хотелось есть.

В поездках Макс всегда был проводником, ориентируясь на местности, едва взглянув на карту. Именно он всегда первым находил короткую дорогу от гостиницы до, допустим, центральной площади. Макс никогда не путался на вокзалах и в аэропортах. И только сейчас он понял, что это значит – фобия путешественника, оказавшегося в незнакомом месте. Ни карта, ни навигатор, никакие современные гаджеты не могли дать подсказку.

Макс не мог заблудиться в отеле. Это просто невозможно. Он прошел его вдоль и поперек. Но страх не отступал – он боялся заблудиться. Как ребенок, которого оставили одного в гостях, в дальней комнате, и ему очень страшно выйти и дойти до туалета. Или найти маму, которая сама на себя не похожа, такая нарядная, красивая и чужая. И сама комната, в которой он должен тихо сидеть, смотреть книжки или рисовать, – тоже страшная.

Макс сделал глубокий вдох и вышел из ресторана. Ведь ничего сложного. Вот картина – кто же ее купит за такие деньги? Вот туалет. Совсем рядом. Лифт. И, надо же, указатель на выход. Зеленая плашечка над дверью с изображением бегущего человечка. Если выйти, то окажешься во дворике. Макс не удержался и свернул – хотелось курить. Нестерпимо. Привычка, которой он не страдал во время поездок, но для спокойствия носил в кармане брюк сигареты и зажигалку. Так, как сейчас, ему никогда не хотелось курить.

Сделав затяжку, которая обожгла легкие, Макс огляделся – он стоял в другом дворике. Чуть большем. Под ногами не хрустел гравий, а лежала ровная зеленая травка. В дальнем углу, лицом к пропасти, даже стоял лежак. Макс прилег и курил лежа, чего с ним никогда не бывало, тем более в поездках, где он был очень озабочен собственной репутацией и впечатлением, которое производит на окружающих. Он лежал, смотрел на далекую церковь, курил и не хотел возвращаться назад, порядком устав от загадок отеля-монастыря. Однако что-то, дав небольшой передых, столкнуло его с лежака и отправило восвояси.

Да, здесь, в этом месте, не было места праздности. Обстановка требовала соблюдения режима дня, строгого распорядка. Эта же сила подняла его в семь утра и вытолкнула на завтрак. И она же заставила вчера лечь и мгновенно уснуть. Вот и сейчас Макс чувствовал, что должен вернуться, дойти до библиотеки и подготовиться к лекции. Или идти обозревать окрестности. Что-то делать. Не лежать. Действовать.

Макс вернулся в здание отеля и осторожно двинулся мимо картин, то и дело оглядываясь назад, пересчитывая двери, арки и проемы. Он старался запомнить даже малейший скол в стене, который мог бы служить ориентиром.

Он опять ходил по кругу, и единственным выходом казалась дверь, мимо которой он прошел трижды. Макс толкнул ее и оказался в комнате, не предназначенной для праздношатающихся гостей. Комната от потолка до пола была увешена гобеленами. Макс двинулся вдоль стены, гадая, каким веком могут быть датированы эти шедевры – шестнадцатым, семнадцатым? Или это новодел, интерьер, восстановленный после какого-нибудь пожара? Ведь наверняка здесь были пожары, как и в любом монастыре. Или разбои. Ограбления, в конце концов. Да мало ли что. Или все это настоящее? И в этом городе действительно жили дети с лицами стариков и старушек и собаки с лицами детей? Макс шел вдоль стены, а дети с собаками следили за ним взглядами. Почему не было кошек? Ни одной кошки? Почему только собаки – ушастые чудовища с человеческими глазами, губами и бровями? И почему дети такие страшные – с кудельками, по-старушечьи поджатыми губами, ввалившимися носами? Это что – фантазия неведомой мастерицы, художника, или такие дети действительно жили в этом городе? От гобеленов, которые должны были делать комнату теплой, уютной, веяло могильным холодом, который гнал случайного гостя вон. Здесь не хотелось оставаться, не хотелось разглядывать детали, но и уйти было невозможно. Комната затягивала, завораживала, не позволяя свободно дышать и жить.