Читать книгу "Клуб любителей диафильмов - Нина Хеймец"

— Молодой человек, пожалуйста, оставьте нас на пару минут, — обратился он ко мне. Я повиновался и вышел в коридор. Там было полутемно, пахло подгоревшей кашей. Я различал звук голосов, доносившихся из‑за закрытой двери, но не мог разобрать, о чем речь. Затем дверь распахнулась и из комнаты вышла мама. За всю дорогу домой она не проронила ни единого слова. Тем вечером мама сожгла все фотографии отца, все его письма и вообще все документы, в которых упоминалось его имя. Открыв утром дверцу погасшей печки, я обнаружил обугленный клочок листка с аккадским письмом. Все остальные свидетельства существования моего отца превратились в золу, и восстановить их не было никакой возможности — будь ты хоть сам Лавуазье со всеми его колбами. Я попытался вытащить обугленный клочок бумаги из печки, но он рассыпался у меня в пальцах.

Год спустя после визита к господину Кроммелю, я поступил в университет, где изучил несколько мертвых языков. Больше всего меня интересовали языки Месопотамии — шумерский, аккадский и арамейский. Окончив учебу, я устроился работать в отдел древних рукописей Центральной библиотеки. Вскоре я женился, однако брак наш не был удачным, и спустя три года мы с женой разошлись. Мама отказалась переезжать со мной в столицу и осталась жить в нашем городке. Она с трудом передвигалась, но продолжала давать уроки музыки. Я навещал её каждые несколько месяцев. Тети Катарины к тому времени уже не было в живых. В один из своих приездов я нашел на столе в гостиной рекламную листовку. Кто‑то положил ее маме в почтовый ящик. Туристическое агентство рекламировало круиз по Эгейскому морю: девятипалубный теплоход, комфортабельные каюты, полный пансион, культпрограмма. Внизу листовки была напечатана фотография: белоснежный корабль, на палубе стоит человек в морской форме и машет рукой фотографу. По борту корабля шла надпись: «Морская птица».

Я пытался отговорить маму, но она непременно хотела ехать. Я взял на работе отпуск, чтобы сопровождать ее. Мы купили билеты и вылетели на самолете в Афины. Сам не знаю, чего я ждал. Я слонялся по кораблю, не зная, чем себя занять. В узких корабельных коридорах были пластиковые поручни и белые навесные потолки. Над койками в каютах висели репродукции «Подсолнухов» Ван — Гога. После ужина предлагалось караоке. Я проводил время в баре, пробуя один коктейль за другим. А вот маме, как раз, путешествие пришлось по душе. Она говорила, что нашла очень интересных собеседников, подобных которым вряд ли бы встретила в своем городке. Однако познакомить нас мама не успела. В ночь, когда мы плыли на остров Родос, ее не стало. Корабельный врач считал, что она умерла во сне, от сердечного приступа.

Я похоронил маму на этом острове и вернулся на родину. Разбирая бумаги в мамином доме, я наткнулся на пакет с семейными фотографиями. Вначале я рассматривал фотографии мамы и тети Катарины. Я вглядывался в их лица, подолгу держа в руках каждый снимок. Потом на фотографиях появился я сам: вот мама держит меня на руках, вот мы с тетей Катариной в городском парке — в руках у меня машинка, грузовик.

Я даже вспомнил, как просил тетю мне его купить, и как радовался, получив эту игрушку. Я смотрел на мамины фотографии военных лет, на себя в магистерской мантии, на тетю Катарину, склонившуюся над вязанием у настольной лампы. Это были изображения людей, которых я любил, и которые были моей семьей. Но в то же время я вдруг ощутил от них странную отчужденность. Наши лица впервые показались мне некрасивыми. Каждая из фотографий имела смысл, но все вместе, разбросанные по столу в гостиной, они были лишь случайными фрагментами жизней трех человек. Единственным, что их упорядочивало, придавало хоть какую‑то логику, было наше взросление и старение.

Я вышел на улицу и пошел в сторону порта. Мне нужно было оказаться у моря — я надеялся, что там мне станет легче дышать. И действительно, морской ветер немного успокоил меня. Я сел на скамейку и стал наблюдать за заходившими в порт кораблями. И тут я ее увидел. Деревянная яхта «Морская птица» проплывала мимо берега, не сворачивая к гавани. Окошко рубки было освещено. На носу корабля был прикреплен небольшой фонарик, его лучи отражались в воде. Я дождался, пока яхта скроется за мысом, и пошел домой. На следующее утро я вернулся в столицу. Теперь я знал, что мне нужно делать.

С тех пор я путешествую. Я вышел на пенсию, живу очень скромно, и могу позволить себе ежегодные дальние поездки. Я должен разъезжать по миру, потому что «Морская птица» редко заходит дважды в один и тот же порт. Я побывал во многих городах, но невнимательно осматривал их достопримечательности. Я приезжаю, чтобы дождаться «Морской птицы». И еще не было случая, чтобы она не появилась.

Но позвольте, — впервые за это утро я решился прервать моего собеседника, — река, на которой мы сейчас находимся, изобилует порогами — вы сами видите. Готов держать пари, что даже шлюзы ее — мелководны. Ни одно морское судно не сможет здесь пройти.

— Это мелочи, — возразил он, — Дело совсем не в этом. Раньше я думал, как вы, и выбирал для своих поездок города, лежащие на берегу моря. Однажды я провел два дня, сидя в портовом ресторанчике одного городка на западе Франции, вот примерно, как сейчас. Я пришел уже, было, в отчаяние — мне никогда не приходилось ждать ее так долго. На третий день я вдруг почувствовал себя плохо и вынужден был вернуться в гостиницу. Проходя мимо фонтана в каком‑то сквере, я присел отдохнуть. Была поздняя осень, небо было затянуто тучами. В фонтане плавали кораблики с разноцветными парусами — синими, зелеными, оранжевыми. Их давал детям на прокат стоявший неподалеку человек с тележкой — два франка за полчаса. На каждом парусе был отпечатан номер — чтобы не перепутать. И тут я заметил, что один кораблик, с виду — такой же, как и остальные, все же отличается от других. Вместо номера, на парусе была выведена надпись: «L’oiseau de тег». Это была она, «Морская птица»! Я всё‑таки увидел ее.

Незнакомец замолчал, пристально глядя в окно. Дождь почти перестал, и проплывавшие мимо нас корабли было хорошо видно. По большей части это были небольшие баржи.

— А вот и ты, — я едва расслышал, как он это сказал.

На реке показался прогулочный катер. Все скамейки на нем пустовали. На палубе был лишь человек в желтом клеенчатом плаще с капюшоном. Он стоял, облокотившись на бортовой поручень, курил и смотрел на воду. «The Sea Bird» — прочитал я надпись над якорем.

— Что ж, мне пора, — сказал незнакомец, — простите, что отнял у вас столько времени.

— Постойте! — окликнул я его, но мой собеседник уже направлялся к выходу и, казалось, не слышал меня. И это, наверное, было к лучшему, поскольку я и сам не знал, что же я хочу ему сказать.

* * *

Намеченные на тот день переговоры прошли неудачно. Я не мог собраться с мыслями. Возможно, сказалась бессонная ночь. Когда я вернулся в свой город, мой шеф объявил мне, что очень недоволен моей работой и мне стоит подыскать себе другое место. Узнав, что в Морском управлении освободилась вакансия архивариуса, я поступил на эту должность. С тех пор я провожу время за чтением бортовых журналов и таможенных ведомостей. Что ж, теперь я, по крайней мере, не должен поддерживать контакты с людьми, которые мне безразличны. Так что от моего увольнения я, скорее, выиграл. Я часто вспоминаю тот осенний день в Праге и моего случайного собеседника. Прошло уже много лет, и его, боюсь, больше нет в живых. Но, понимая это, я, странным образом, продолжаю думать, что он путешествует по разным городам и встречает свою «Морскую птицу». И она каждый раз приплывает к нему, и на ней горят огни и развеваются разноцветные флаги.