Читать книгу "Смерть по сценарию - Татьяна Столбова"

Но судьба не сдавалась и нанесла Михаилу Николаевичу очередной удар: его супруга заболела раком горла. Ей сделали несколько операций, одну за другой, и из цветущей, полной сил женщины она за какой-то год превратилась в инвалида. Некогда Саврасов (оперативник об этом не знал) полюбил ее за голос — тонкий, звенящий, негромкий. А теперь она говорила сипло, медленно, с трудом произнося слова, как пьяная. В последнее время она практически не вставала с постели. По всему было ясно, что долго она не протянет. Саврасов сильно переживал, но виду не показывал — по своей всегдашней привычке держался как истинный джентльмен. И вот опять беда: Миша. На этот раз Саврасова подкосило основательно. Он уже не мог скрывать своей страшной тоски. Он резко постарел. Сейчас он выглядел лет на семьдесят с лишком, хотя на деле ему было лишь чуть за пятьдесят. При первой встрече Сахаров, знавший и любивший этого артиста давно, был так поражен переменами в его внешности, что смутился и старательно отводил глаза, пока умница Саврасов не усмехнулся грустно и не сказал: «Что? Плох я? Ничего, поправлюсь...»

Но он не поправился. В квартиру Мадам вошел глубоко больной и старый человек. Бесчувственный Пульс сейчас же засыпал его вопросами о сценарии Вадиного фильма, в котором они оба снимались, и потащил его в комнату.

А минут через десять началось паломничество. Люди приходили компаниями и поодиночке; входная дверь уже не закрывалась; в прихожей росла куча обуви, вешалка качалась под одеждой.

Оникс Сахаров, добровольно принявший на себя обязанности заместителя хозяйки, с облегчением встретил Тоню Антонову и передал свои полномочия ей. Она расправлялась с посетителями легко, наплевав на правила приличия, и, как ни странно, все ей сходило с рук. Ей улыбались, ее целовали в щечку, ей пожимали руку и интересовались успехами в учебе и работе. Сахаров наблюдал за ней с затаенной завистью, признаваясь себе в том, что девчонка и впрямь очень обаятельная и симпатичная. Ее легкая тонкая фигурка мелькала в комнате, в коридоре, на кухне, и каким-то образом все дела оказывались сделаны, все люди рассажены по местам, и в итоге (наверное, в первый раз за всю историю русских поминок) ни один гость не остался без вилки, ножа или рюмки.

Чуть позже Оникс выяснил у самой Тони, что подобное мастерство приема гостей вообще ей несвойственно. Что обычно она как раз все путает, все забывает и, как Пульс, разбивает то, что плохо лежит. А сегодня — может быть, оттого, что это Мишины поминки? — у нее все получается как надо.

Гости расселись. Минуты три длилось скорбное молчание, затем прерванное Вадей. Он встал и произнес речь, в которой перечислял необыкновенные Мишины достоинства, а заодно и свои собственные. Его прервал Михалев. Он тоже произнес речь, гораздо более проникновенную. Некоторые прослезились; Невзорова зарыдала и немедленно заполучила парочку кавалеров; Менро вздыхал громко и так тяжело, что головки гвоздик в вазе перед ним покачивались, как от сквозняка.

А впрочем, как заметил Сахаров, и без всяких речей многие гости были подавленны. Половина здесь присутствующих с утра посетила Мишину могилу на кладбище, другие просто знали его давно и сейчас могли в полной мере ощутить горечь потери, как это обычно бывает в самом начале поминок.

Сахаров ютился в конце длинного стола, зажатый с двух сторон братом Мадам Константином Сергеевичем (очень похожим на персонаж Ильфа и Петрова Кису Воробьянинова) и режиссером Вадимом Жеватовичем. Кроме них, он еще мог переговариваться с Пульсом, Тоней, Мадам, Линником, Штокманом и Михалевым — все они сидели недалеко от него. Остальные же находились за пределами досягаемости. Не кричать же, в самом деле, воспитанному в лучших традициях оперативнику через весь стол! Он, к примеру, хотел бы поговорить с Денисом Климовым, но тот сидел прямо напротив, то есть на другом конце стола. Рядом с ним Сахаров заметил одного очень известного актера из МХАТа и какого-то пухлого молодого мужчину с испитым лицом. Оперативник напрягся и припомнил пьяницу — Валентин Сандалов, актер, когда-то подававший большие надежды, но не оправдавший даже самых малых.

Среди гостей Оникс увидел штук восемь знаменитостей, двух резво начинающих политических деятелей, а также тех, кто каким-то боком имел отношение к делу Миши Михайловского, то бишь Штокмана, Невзорову (она плакала без передышки), Менро и сравнительно новое действующее лицо — вальяжного седого красавца Владимира Сандалова, вице-президента не слишком крупного московского банка. Это был родной дядя пьяницы. Благодаря ему Валентин не скитался по подворотням и не проводил досуг у коммерческого ларька, а сидел в своей собственной квартирке и жрал хорошую водку. Дядя же снабжал его еженедельно небольшими суммами, которых хватало не только на спиртное, но и на еду. Опять же дядя регулировал его отношения с окружающим миром. Так, все окрестные алкоголики и в пьяном угаре отчетливо помнили, что домой к Валентину им заходить запрещено и просить денег в долг — тоже запрещено. Сам Валентин давно уже стал человеком достаточно замкнутым и не жаждал общения. Ему вполне хватало редких посетителей вроде Миши, Дениса и Менро. А от Менро он вообще уставал через три минуты...

Люди приходили почти без перерыва в течение четырех часов. У Сахарова в глазах рябило от незнакомых и полузнакомых лиц, в ушах звенело от стереофонических разговоров и в голове гудело от выпитой водки. Он не заметил, как выпил больше положенного, и теперь ему очень хотелось выйти проветриться, но он боялся, что упустит что-нибудь важное: была большая вероятность, что здесь находится и убийца.

Все, буквально все свидетельствовало о том, что Мишу убил человек из его окружения. Сосед Анатолий, который часто бывал в гостях у Миши, тщательно все осмотрел и сказал, что из квартиры ничего не пропало, это подтвердил и Саврасов. Ну зачем постороннему, если он не киллер, убивать человека? Только если у этого человека есть чем поживиться. А Миша жил скромно. Хотя и имел твердый доход, иной раз даже в зеленых купюрах, все подчистую тратил. На одежду, на хорошее питание, на подарки друзьям и подругам, да просто на жизнь. А киллера на него вряд ли кто-то мог нанять — не тот уровень у молодого актера, не то обеспечение...

Эх, если бы убийцы имели обыкновение падать в обморок от угрызений совести на поминках жертвы! Как просто тогда было б работать...

Наевшись и напившись, люди расслабились. Многие встали из-за стола и направились кто в кухню, кто на лестницу — покурить, поговорить. Оставшиеся завели общую беседу. Тема: раньше было лучше.

— Мой Отец был финансистом, — приятным голосом рассказывал Сандалов-старший. — А я с детства мечтал о небесных просторах — летчиком хотел стать, как большинство парней в то время. Фотографию Громова раздобыл, над столом прикрепил... Она у меня лет десять висела, пока я на четвертый курс экономического не перешел. Сейчас думаю: спасибо отцу, что меня уломал тогда, направил на путь истинный. Иначе кем бы я был?

— Летчиком, — сказал Сахаров.

Сандалов-старший посмотрел на него с удивлением.

— Банкиром лучше, — ответил он после короткой паузы.

— Решительно не согласен! — начал было Константин Сергеевич, но бдительная Мадам положила ему руку на плечо, и он замолчал. Единственное, на что его хватило, — метнуть на сестру гневный взгляд.