Читать книгу "Правосудие в Миранже - Элизабет Мотш"

В поисках имени обвиняемой Данвер пробежал глазами судебный протокол… Рена Бригетта, этого-то он и боялся.

Предыдущие обвинения в колдовстве — снова пущенные в ход доносчиками — привели к прекращению дела, но на сей раз вменяемые Рене Бригетте правонарушения носили уголовный характер. Никто не знал, каким образом обвиняемой удалось спрятать у себя семена белладонны. Но на рассвете стражники нашли ее мертвой. Начальник тюрьмы признал свою вину: отсутствие бдительности с его стороны помешало отправлению правосудия. Оправдываясь, он заметил, что обвиняемая была в отчаянии, ее ужасала сама мысль о том, что ей снова придется пережить допрос. Известие о смерти Рены Бригетты моментально разнеслось по всему городу. К восьми часам народ окружил замок, несмотря на активные действия полиции. На соседних улицах группки людей, вооруженных палками, создавали угрозу общественной безопасности, и полицейским пришлось в срочном порядке арестовать наиболее ярых нарушителей порядка.

Побледнев, Данвер положил папку с документами на стол судьи. Перед глазами поплыли знакомые картины: поле и дорога, едва заметная в предутреннем тумане; крестьянин, у которого только что родился сын, приглашает его за стол… Интересно, был ли он среди тех, кто вступился за честь Рены Бригетты? А где находился этим утром тот немой с трубкой, которого поддерживали супы да советы повитухи?..

Спустя три дня начальник тюрьмы был переведен во Франш-Конте. Свое решение председатель Ла Барелль мотивировал пошатнувшейся дисциплиной среди солдат тюремной охраны и надзирателей. Эта, в общем-то банальная, новость переполнила чашу терпения Жаспара Данвера.

На заседании совета Высшего суда, который следил за претворением в жизнь новых законов, он предложил провести согласно новым требованиям проверку судебной практики в Миранже. Жаспара поддержал председатель кассационного суда и выразил уверенность, что лучшего инспектора, чем член Высшего суда Данвер, не найти. Поездка в Миранж должна была состояться в ближайшее время.

До отъезда оставалось совсем немного времени, и Данвер старался поскорее уладить текущие дела. В один из таких напряженных дней пришло письмо от Бенедикта Караш д’Отана — первое с тех пор, как они вместе уехали из Миранжа. Иезуит сообщал, что будет проездом в Дижоне и, пользуясь случаем, хотел бы встретиться.

Это предложение несколько озадачило Жаспара. Бенедикт был единственным человеком, с кем он близко сошелся после смерти жены, и вместе с тем с ним были связаны неприятные воспоминания, которые он предпочел бы забыть.

Ближе к вечеру он отправился в путь, пытаясь побороть охватившее его волнение. Письмо и беспокойство за судьбу Миранжа — все перепуталось у него в голове. Он дал себе слово действовать решительно и твердо, но изменить прошлое было не в его силах. Жаспару хотелось, чтобы суд над Жанной Бург, Реной Бригеттой и Анной Дюмулен, состоявшийся семь лет назад, оказался не более чем страшным сном, либо, чтобы все началось сначала, но развязка была совсем другой. Семь лет назад он жаждал быть Титаном… Интересно, кем он хотел бы стать сейчас? На выезде из города он миновал высокие глухие стены. Местами из стыков между камнями пробивались пучки чахлой травы и невзрачные, но пахучие цветки. Чтобы потянуться к солнцу, им хватило одного хорошего дождя: все-таки лето — благодатная пора. Вдоль дороги, насколько хватало глаз, тянулись ровные ряды виноградников. Нежно-зеленые усики лозы упорно цеплялись за шпалеры и тянули за собой к свету широкие резные листья, под которыми светились перламутровые гроздья винограда. Жаспар въехал на вершину холма, откуда открывался изумительный вид на всю округу. У самого горизонта дорога раздваивалась: одна серая лента поворачивала в сторону гор, другая, петляя, сливалась вдалеке с дорогой на Миранж. Данвер обвел взглядом виноградники, светлые рощи и вдруг увидел самого себя, но так, словно смотрел в подзорную трубу с другой стороны. В этом царстве зелени, набиравшем силу под напором живительных соков земли, он был всего лишь странным двуногим насекомым, ничтожной точкой в этом зыбком мире.

Едва Данвер пожал иезуиту руку, как все его опасения развеялись. Караш д’Отан сохранил свойственную ему утонченность, но выглядел постаревшим лет на двадцать. Он похудел, черты лица заострились, светлые волосы совсем побелели. Но больше всего Жаспара поразили его глаза, в которых поселилась печаль.

Близилось время обеда, и Жаспар повел священника в один из лучших трактиров. Бенедикт с аристократическим равнодушием выслушал изысканное меню, но едва вокруг них закружил хоровод подавальщиков, заявил, что счастлив встрече с человеком, с которым можно говорить свободно, без оглядки.

Он устал от невзгод, пережитых в Лотарингии, и хотел бы забыть их, да вот никак не получается. Семь последних лет он жил как в аду. В аду, откуда скоро выберется, — он уезжает в Испанию, — но где окончательно сгорела его душа.

— Все было так, как когда-то в Миранже. Но тогда нас было двое, а теперь я не нашел ни одного союзника, не говоря уж о друге… Я постоянно находился в состоянии ярости. Кстати, меня иначе как бешеным и не называли. Вся Лотарингия охвачена страхом перед колдовством. Люди живут за семью замками и все — от мала до велика — только и говорят, что о ведьмах да колдунах. Власть предержащие строят изощренные планы, стремясь защититься от Сатаны, и страх растет еще больше.

Кивком головы Данвер дал понять иезуиту, что он весь внимание. И священник бесцветным голосом продолжил свой рассказ:

— Зачастую мне хочется умереть, чтобы все забыть. Но я не стар и крепок телом… Мне кажется, вы переносите все это легче, чем я…

— Я постарался выбросить из памяти ужасы Миранжа. И сейчас мне предстоит уладить там кое-какие спорные вопросы. Какое странное совпадение: я встречаюсь с вами как раз накануне отъезда… Будто мне нужна ваша помощь, прежде чем я снова окунусь в это болото…

— Боюсь, ничем не смогу вам помочь! Меня неотступно преследуют кошмары… В Виттензауэре я видел истерзанных женщин, которых с голой грудью — втоптав в грязь их стыдливость — вели на казнь и при этом рвали нагую плоть клещами… На площади толпа насиловала этих несчастных, и лишь после того их вели на костер. Мерзкие старухи осыпали их проклятиями. Они обвиняли их в непристойном поведении!.. Я видел изуродованные полутрупы с раздробленными конечностями — несчастных, которых бросали на колени перед церковной папертью, чтобы они молили о прощении перед смертью. Мне было стыдно! Стыдно за то, что я ношу сутану! Мне хотелось снять ее и набросить на голые плечи отверженных. Но меня бы прогнали. Бессилие приводило меня в отчаяние…

Глаза иезуита потухли. Жаспар взял его за руку, удивляясь сначала собственной смелости, а потом вялости ответного пожатия.

Неожиданно за окнами трактира зашелестел дождь.

Бенедикт словно очнулся ото сна.

— Я согласился с предложением генерала ордена покинуть эти места. Его доводы убедили меня, что так будет лучше. Он не сказал прямо, что я теряю голову, но дал это понять. В итоге я возвращаюсь к своим первоначальным обязанностям. В молодости я занимался церковной музыкой. Мне довелось способствовать исполнению «Вечерни Девы Марии» итальянца Монтеверди. Не думаю, что музыка утешит меня, но, может быть, немного отвлечет… Как бы там ни было, выбора у меня в общем-то нет. Мое руководство не хочет, чтобы я продолжал отпускать грехи. Когда слишком часто соприкасаешься со смертью, легко и в самом деле тронуться умом. А в Мадриде помимо музыки я буду заниматься также живописью и архитектурой. Как считают начальники ордена, искусство спасет меня от помешательства и восстановит душевное равновесие…