Читать книгу "80000 километров под водой - Жюль Верн"

Двадцать третьего матросы «Астролябии», вернувшись из обхода острова, принесли несколько малоценных обломков крушения. Туземцы отказались указать им место несчастия и на все расспросы отговаривались непониманием или незнанием Поведение туземцев было подозрительным и наводило на мысль, что они плохо обращались с потерпевшими крушение. Действительно, туземцы, повидимому, боялись, что Дюмон-Дюрвиль явился, чтобы отомстить за гибель Лаперуза и его несчастных спутников.

Но 26 февраля, соблазненные обещаниями подарков и убедившись, что им не грозит месть, туземцы указали помощнику капитана, Жакино, место крушения.

Там на глубине четырех-пяти метров, между утесами Паку и Вану, лежали якори, пушки, железные и свинцовые чушки балласта, покрывшиеся уже известковыми отложениями. Шлюпки «Астролябии» направились к этому месту и с большим трудом подняли со дна якорь, весящий тысячу восемьсот футов, пушку, стреляющую восьмифунтовыми ядрами, одну свинцовую чушку и два медных камнемета.

Дюмон-Дюрвиль, опросив туземцев, узнал, что Лаперуз, потеряв оба своих корабля у берегов острова, построил из обломков их третий, маленький корабль и отправился в открытое море… Куда? Этого никто не знал.

Командир «Астролябии» велел тогда воздвигнуть под сенью мангифер памятник отважному мореплавателю и его товарищам. Это была простая четырехгранная каменная пирамида на коралловом пьедестале. Ни кусочка железа не пошло на этот памятник, чтобы у туземцев не было соблазна разобрать его.

После этого Дюмон-Дюрвиль хотел сейчас же сняться с якоря.

Но команда «Астролябии» была изнурена лихорадкой, свирепствовавшей в этих местах, да и сам он был болен. Вследствие этого он смог отправиться в обратный путь только 17 марта.

Между тем французское правительство, боясь, что Дюмон-Дюрвиль ничего не знает об открытии Дильона, послало в Ваникоро корвет «Байонезку» под начальством Легонара де-Тромелена.

«Байонезка» бросила якорь у берегов Ваникоро через несколько месяцев после отплытия «Астролябии», не нашла никаких новых документов, но убедилась, что дикари пощадили памятник Лаперузу.

Вот все, что я мог сообщить капитану Немо.

— Итак, — сказал он мне, — по сей день никому не известно, где погиб этот третий корабль, построенный потерпевшими крушение на Ваникоро?

— Этого никто не знает.

Капитан Немо ничего не ответил мне, но знаком предложил последовать за ним в салон. «Наутилус» погрузился на несколько метров в глубину, и железные ставни раздвинулись. Я прильнул лбом к окну и под коралловыми отложениями и зарослями зоофитов и водорослей, среди множества снующих во все стороны рыб, заметил обломки крушения, не извлеченные экспедицией Дюмон-Дюрвиля: якори, пушки, мачту, цепи, ядра. Все это поросло теперь зоофитами. И в то время как я разглядывал эти трагические обломки, капитан Немо с грустью в голосе сказал:

— Экспедиция капитана Лаперуза отплыла от берегов Франции седьмого декабря 1785 года на корветах «Буссоль» и «Астролябия», Она зашла сначала в Ботани-Бей, на Новую Каледонию, затем направилась к Санта-Круцу, и остановилась на Намука — острове принадлежащем к Гавайской группе. Наконец, корабли Лаперуза подошли к неизвестным утесам Ваникоро. Корвет «Буссоль», шедший впереди, наткнулся на рифы на южном берегу. «Астролябия» поспешила к нему на помощь и, в свою очередь, также налетела на риф. Первый корвет погиб почти мгновенно. Второй, севший на мель под ветром, держался еще несколько дней. Туземцы оказали довольно хороший прием потерпевшим крушение. Лаперуз обосновался па острове и начал строить маленькое суденышко из обломков двух больших корветов. Несколько матросов добровольно остались на Ваникоро. Остальные, изнуренные болезнями, ослабленные, уехали с Лаперузом по направлению к Соломоновым островам и там погибли все до одного у главного острова группы, между мысами Разочарования и Удовлетворения.

— Но откуда вы это знаете? — вскричал я.

— Вот что я нашел на месте их последнего крушения.

И капитан Немо показал мне жестяную шкатулку, на крышке которой был выбит герб Франции. Шкатулка вся проржавела в соленой воде. Он раскрыл ее, и я увидел свитки пожелтевших документов.

Это была инструкция морского министра капитану Лаперузу с собственноручными пометками Людовика XVI на полях.

— Вот это смерть, достойная моряка! — сказал капитан Немо. — Он покоится в спокойной коралловой могиле, и я был бы рад, если бы у моих товарищей и у меня была такая же могила…

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ТОРРЕСОВ ПРОЛИВ

В ночь с 27 на 28 декабря «Наутилус» покинул Ваникоро и с огромной скоростью помчался на юго-запад. В три дня он прошел расстояние, отделяющее Ваникоро от юго-восточной части Новой Гвинеи, то есть свыше трех тысяч километров.

Первого января 1863 года рано утром Консель встретил меня на палубе «Наутилуса».

— Не разрешит ли хозяин пожелать ему счастливого нового года? — спросил он.

— Как же, как же, Консель, с таким же удовольствием принял твое пожелание, как если бы мы были в Париже, в моем кабинете, в Ботаническом саду. Благодарю за поздравление и, в свою очередь, поздравляю тебя. Только позволь спросить, как понимать твое пожелание счастья в новом году? Видишь ли ты это счастье в окончании нашего плена или в продолжении чудесного путешествия?

— Право, — сказал Консель, — я не знаю, что ответить хозяину. Несомненно, мы наблюдаем любопытные вещи, и за те два месяца, что мы здесь, нам некогда было скучать. Последнее по времени зрелище здесь всегда самое поразительное, и если эта прогрессия сохранится, то трудно представить себе, до чего мы дойдем! Думаю, что никогда больше мы не встретим такого случая…

— Никогда!.. Ты прав, Консель.

— Кроме того, капитан Немо вполне оправдывает свое латинское имя Никто: он так же мало стесняет нас, как если бы его и не было на свете!

— Верно, Консель.

— Поэтому позволю себе сказать хозяину, что я буду считать счастливым тот год, который даст нам возможность увидеть все!

— Увидеть все, Консель? Это может быть слишком много. Кстати, что об этом думает Нед?

Нед Ленд думает как раз обратное, — ответил Консель. — Это человек с прозаическим складом ума и властным желудком. Ему наскучило все время глядеть на рыб и есть рыбное. Отсутствие хлеба, мяса, вина мучительно для этого англо-сакса, привыкшего к кровавым бифштексам и к ежедневной дозе виски, джина или бренди[39].

— А меня это всего меньше смущает, — сказал я. — Я отлично приспособился к режиму «Наутилуса».

— И я также, — ответил Консель. — Поэтому я так же охотно готов остаться здесь, как охотно Нед Ленд бежал бы отсюда. Итак, если начинающийся год будет несчастлив для меня, он будет счастливым для него, и наоборот. Таким образом, кто-нибудь из нас обязательно будет удовлетворен. Хозяину же я позволяю себе пожелать то, что он сам себе желает.