Читать книгу "Комбат. Беспокойный - Андрей Воронин"

– Ну и… А впрочем, вы, пожалуй, правы. Когда закончим, надо будет устроить этому умнику интервью с начальником режима. Конечно, предотвращение побегов – не наша забота, а его. Но, если произойдет чудо и ваш протеже действительно изловчится уползти от нас через вентиляцию, плохо будет не только и не столько начальнику режима, сколько нам с вами, коллега. Так что осенило вас действительно вовремя… Что вы так смотрите?

Сидоркин, спохватившись, напустил на себя индифферентный вид и сосредоточил внимание на экране, где по-прежнему бушевала черно-белая вьюга.

– Мощность, – глядя прямо перед собой, ответил он на вопрос шефа. – Зашкаливает, Валерий Игоревич. Не многовато?

– Надо же как-то сдвигать все это с мертвой точки! – с досадой откликнулся Черных и вздохнул. – Но вы и на этот раз правы, Петр Фомич. Я действительно слегка увлекся. Не хватало в придачу ко всем прелестям жизни еще и генератор спалить… Пожалуй, на сегодня достаточно, как вы полагаете?

Сидоркин промолчал, поскольку вопрос был явно риторический. Черных плавно убавил мощность до нуля и нажатием клавиши «Escape» отключил генератор. Динамики перестали хрипеть и кашлять, на экраны скачком вернулось изображение, дрогнуло пару раз и стабилизировалось.

Черных посмотрел на лабораторный хронометр.

– Эксперимент длился три минуты двадцать восемь секунд и завершился в двенадцать ноль-семь по московскому времени, – продиктовал он в микрофон звукозаписывающего устройства.

«Как обычно, ничем», – про себя добавил Сидоркин, глядя на экран.

На экране все и впрямь было как обычно. Трое испытуемых по инерции злобно скалили зубы и тихонько рычали, глядя прямо перед собой пустыми, мертвыми глазами; второй справа обмяк в кресле, не подавая признаков жизни, а краснорожий бомж из последней партии конвульсивно бился и извивался в ремнях, как огнетушитель, извергая изо рта белую пену. Его вытаращенные глаза с закатившимися под лоб зрачками тоже были сплошь белые, как пара мраморных шариков. Лишь двести девяносто пятый сидел как ни в чем не бывало, привольно развалившись (разумеется, настолько, насколько это позволяла конструкция кресла и привязные ремни) и растянув в улыбке широкий рот с мелкими желтыми зубами.

– Результат отрицательный, – продолжал наговаривать на цифровой носитель привычный текст полковник Черных. – Удержать фокусировку не удалось. Приступаем к обработке данных. «Если она вообще была, твоя фокусировка», – подумал Сидоркин. Он вдруг заметил, что двести девяносто пятый не моргает, и посмотрел на вспомогательный монитор, куда выводилась информация о состоянии испытуемых. Прибор бесстрастно засвидетельствовал, что у объекта номер БЗ/7-0295 отсутствует пульс.

– Двести девяносто пятый остыл, – сказал он.

Ему было немного грустно, как будто у него и впрямь скончался любимый хомячок или попугайчик. А с другой стороны, смерть лысого уникума избавляла от необходимости общаться с начальником режима полковником Маковским, которого Сидоркин заочно искренне ненавидел и, откровенно говоря, побаивался. Да и сам двести девяносто пятый, что ни говори, отмучился. Интересно, как его звали?

– Да, действительно, – под жужжание электромоторов и тяжелый рокот отъезжающей в сторону свинцовой шторы с нотками изумления в голосе согласился Черных. – Надо же, и его в конце концов проняло! А я уже начал подозревать, что вербовщики по ошибке подсунули нам самого Кощея Бессмертного… Двести девяносто пятого на вскрытие, – сказал он в микрофон, и его усиленный динамиками голос гулко прокатился по лаборатории. – Остальных как обычно, согласно внутреннему распорядку.

Сидоркин отключил следящую и записывающую аппаратуру. Сквозь открывшееся смотровое окно было видно, как в тестовую камеру, толкая перед собой хирургические каталки, вошли санитары.

– Вот нам и представился случай посмотреть, что за чудеса таятся внутри этой лысой матрешки, – сказал Черных, наблюдая, как они перекладывают на каталку безвольно обмякший труп двести девяносто пятого. – А вдруг вы опять правы и он даст нам разгадку?

– Хотелось бы верить, – вздохнул подполковник Сидоркин и, приподнявшись, задернул белую занавеску на смотровом окне.

* * *

Бородин не солгал, по крайней мере, в одном: дом и вправду был хорош. Добротный, просторный, с высоким крыльцом и резными наличниками, он стоял посреди широкого и ровного, поросшего шелковистой травой двора, и ветви старой березы с негромким шелестом ласково касались его крытой новеньким, еще не успевшим потемнеть шифером крыши.

Выйдя из машины, Борис Иванович осмотрелся и одобрительно кивнул.

– Хорош, – сказал он выбирающемуся из «форда» Бородину. – Ей-богу, хорош! Даже завидно. Не дом, а прямо царские хоромы!

– Ну я же говорил, – с обидой в голосе откликнулся Алексей Иванович. Его холеное, слегка напоминающее мордочку молочного поросенка лицо и шикарный костюм пребывали в полном порядке, но двигался он осторожно и замедленно, будто через силу, и постоянно морщился, словно от боли. – Разве я стал бы обманывать!

– Меня? Вряд ли, – согласился Рублев, внимательно разглядывая траву под ногами, по которой явно никто не ходил уже несколько дней, а может быть, и недель.

– А кого? – плаксиво возмутился Бородин. – Вашего приятеля? Да у меня бы просто рука не поднялась! Защитник Отечества, воин-интернационалист, инвалид… Как можно?! Да я к нему со всей душой!..

– С душой – это хорошо, – мрачновато одобрил Борис Иванович. – Тогда чего ты ноешь? Ехать не хотел… Думал, мне дом не понравится? Напрасно. Отличный дом! И место отличное, но дом – это что-то. Сам о таком тереме давно мечтаю. Ладно, пойдем глянем, кто в теремочке живет.

Бородин, и раньше не излучавший радости, заметно погрустнел.

– Вы идите, – сказал он, – а я вас здесь подожду. Что-то мне нехорошо.

– Болит? – сочувственно, с полным пониманием спросил Борис Иванович. – Ничего, это пройдет. При ушибах движение – лучшее лекарство. Расхаживаться надо, прогревать мышцы, чтобы кровь активнее циркулировала. А столбом на одном месте стоять в таких случаях – хуже не придумаешь. Застоишься, затечешь весь, как отсиженная нога, а потом повернешься как-нибудь неловко, и готов перелом. И хорошо, если закрытый.

– Не хотелось бы мешать вашей встрече, – сделал последнюю попытку избежать неизбежного неприятно впечатленный его сочувственной по форме, но угрожающей по содержанию речью Бородин.

– А ты не помешаешь, – крепко беря его за рукав и увлекая в сторону крыльца, заверил Борис Иванович. – Ты же с ним, как я понимаю, подружился. А друг моего друга – мой друг. По свойству транзитивности, как математики говорят. Посидим, выпьем, потолкуем за жизнь…

Втащив вяло упирающегося риелтора на крыльцо, он постучал в дверь. Стучал он, как все нормальные люди, костяшками пальцев, но звук получился такой, словно кто-то выбил по сосновой доске лихую барабанную дробь увесистым молотком.

Дом ответил на стук мертвой, нежилой тишиной, лишь с верхушки березы сорвалась и, издав на прощанье сердитый скрипучий крик, хлопая крыльями, улетела в сторону леса напуганная вторжением чужаков сорока. Рублев снова постучал и снова не получил ответа.