Читать книгу "Крутые парни - Евгений Сухов"

Но Нестеренко сумел сохранить в этих жутких условиях теплющийся огонек веры в жизнь и человеческое достоинство. Сквозь мучительный холод карцеров, сквозь чудовищные унижения и непосильный труд, сквозь одиннадцать лет испытаний Соловками он прошел, сохранив себя… но уже другого – ненавидящего, все понимающего, тонко чувствующего других, безжалостного, перестрадавшего, сильного, непреклонного.

Такой же тернистый путь выпал и на долю Медведя. Но, в отличие от Нестеренко, которого лагеря приземляли, Медведя соловецкий беспредел как бы поднимал и одухотворял. Пройдя сквозь муки и нечеловеческие страдания, два сильных человека прикипели друг к другу и навсегда связали свои судьбы верностью и чувством долга, замешенными на крови.

Варяг поймал себя на мысли о том, что и Медведь, и Нестеренко для него давным-давно стали родными. А завтрашнюю встречу с Егором Сергеевичем он ожидал с таким же нетерпением, как когда-то в далеком детстве ждал возвращения своего отца. На глаза Варягу навернулись неожиданные слезы. Он сделал глубокую затяжку, загасил сигарету и, засыпая, вспомнил детские годы, свой дом, мать.

Глава 28

Наутро погода в Москве испортилась. Не верилось, что еще вчера солнце буквально раскаляло столицу и заставляло изнывающих от жары горожан, забросив все дела, выезжать за город, чтобы окунуться в прохладу подмосковных прудов.

В течение суток северный циклон остудил воздух до шестнадцати градусов, и москвичи с опаской посматривали на небо, ожидая, что в ближайший час-два на их головы прольется прохладный августовский дождь.

Кот припарковал «Волгу» у Театра Маяковского.

– Значит, так, – сказал Варяг, – оставайся в машине и жди меня здесь. Сейчас без десяти пять. Думаю, вернусь через два часа, а может, через полтора.

– Но как же вы без охраны, Владислав Геннадьевич?

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – пошутил Варяг.

Водителю не полагалось видеть, с кем будет встречаться Варяг. Конспирация в этом случае была отнюдь не лишней.

Варяг сразу увидел Нестеренко. Егор Сергеевич сидел на скамейке и дымил сигаретой.

Постарел академик, подумал Варяг, хотя внешность осталась такой же впечатляющей.

Увидев Владислава, Нестеренко весь преобразился, довольно резво поднялся со скамейки и пружинистой походкой направился ему навстречу.

– Владик, дорогой, какая радость видеть тебя!

Они поцеловались троекратно, по-русски.

– Егор Сергеевич, как часто я вас вспоминал. И уже давно чувствую, что задыхаюсь без общения с вами, без ваших советов.

– Ну-ну! Не преуменьшай собственные возможности, сынок! Я все время внимательно слежу за твоими делами. И хочу сказать, что ты, Владик, молодец! За два года сделать девяносто пять процентов чистой прибыли на переданных тебе деньгах – это, батенька, круто. Очень круто, так, кажется, выражает свой восторг современная молодежь?

– Егор Сергеевич, раз уж мы заговорили о тонкостях русского языка, может, в Дом литератора зайдем? Посидим, поговорим…

– К сожалению, я не терплю ресторанов. Водочка, закусочка, музычка – это не в моем вкусе. Давай пройдемся по городу. Все ж приятней, чем сидеть в пошлых кабаках.

Они не спеша какое-то время молча шли по старым переулкам в сторону центральной части города. Листва кленов уже начинала желтеть, а тополя и липы были еще зелены, но тусклы от пыли.

– А я себя все молодым считаю, хотя чувствую, что стар я стал, – сказал Нестеренко, когда они вышли к скверу с прудом и беседками, чудом уцелевшими в центре Москвы. – Что со временем происходит, летит, ну просто летит. Давай посидим здесь. – Он опустился на скамейку.

Варяг сел рядом:

– Егор Сергеевич, вы вот говорите о старости, а я знаю, что вы до сих пор три раза в неделю в большой теннис с большими людьми играете. А говорите, время.

– Да, Владик, есть грех, люблю теннис. Но все же время, время… Время – не наш клиент. Его не обложишь данью, не остановишь, счетчик не включишь, – пошутил академик. – Это нам счетчик включен. И часики нам подсказывают, что пора на покой.

– Ну, это вы зря, Егор Сергеевич! Ваши знания, ваш опыт, ваше имя времени так просто не подчинить.

– Тут дело в другом. Кто-то сказал, что человек половину жизни работает на имя, затем имя работает на него. Все так, но чувствую, власть начинает уходить из рук, на все не хватает энергии. Вижу, знаю, но руки не доходят. Молодые ребята в регионах без присмотра начинают наглеть, рвут на части общак. Живут по своим собственным законам. А наказывать их становится все сложнее. Действовать, как раньше, через Политбюро и властные структуры, не получается. Сейчас у них, в верхах, чехарда – сами никак не могут разобраться. А народ все это видит и пользуется случаем. Такая мутная вода везде. Смешно порой смотреть, как власти сами себе лгут. Возьми декларацию о доходах, окончание чеченской войны да хоть и ваучеризацию. Сколько говорил дуракам. Не слышат. А от этого все и разваливается. Человеческие отношения в большинстве случаев похожи на нежные растения. Их надо держать лишь частично в тени, а то без солнца они завянут. А эти все спрятали, темнят. – Академик улыбнулся, но лицо осталось непроницаемым.

– Да, Егор Сергеевич, многие ведут себя в этой жизни весьма цинично.

– Милый мой, я давно заметил: когда размышляешь о жизни, становишься меланхоликом, а циником становишься – когда видишь, что делает из нее большинство людей. Но не будем отвлекаться на философские проблемы.

– Хорошо, не будем. Но вы сказали, что власть начинает уходить из ваших рук и…

– Владислав, – прервал его академик, – я имел в виду совсем другое, не о себе. Беда в том, что из России деньги уплывают за рубеж. Эти придурки проедают их там и тем самым кормят западную братию. Лишь у немногих людей деньги работают на Россию. Твоих усилий здесь недостаточно, этого мало, это – капля в море. Нам срочно нужно предпринимать меры. И здесь я полагаюсь на твою молодость и энергию. Я полагаюсь на тебя. Ты можешь не сомневаться, мы передадим тебе все связи, всех наших людей. Как нам с Медведем многие годы, так и тебе они будут служить верно и добросовестно. И в органах, и в банках, и в руководстве – везде есть наши люди. Все они предупреждены. Пока я жив, Владик, и я весь в твоем распоряжении. Скажи, о чем ты сейчас думаешь?

– Я и сам, Егор Сергеевич, вижу, что накопилось много проблем, многое делается не так. Остановить все это за один день довольно сложно. Нужны жесткие меры, и я хотел получить на них благословение. Беспредельщиков нужно поставить на место, и пусть только кто-нибудь посмеет не подчиниться.

– Я полностью поддерживаю тебя. Но мы должны работать умно, как опытный портной, на изделиях которого не видно швов. Но без крови, думается, не обойтись. Ничто в мире зря не делается. Все имеет смысл. Страдания, несчастья, смерть только кажутся необъяснимыми. Человеческая история – это прежде всего история человеческих кровопролитий. Было сказано, мол, «берите суверенитета, сколько хотите». Но это вовсе не означает, что следует замахиваться на контроль за территориями, за нефтью, газом или, скажем, золотом. Замахнулись некоторые. Вот и приходится применять силу, поскольку опять-таки ребята зарвались, недопонимают.