Читать книгу "Иван Путилин и Клуб червонных валетов - Роман Добрый"

– Слыхал ли ты что-нибудь о тайных раскольничьих скитах?

– Слыхивал, благодетель, как не слыхать.

– Много их здесь у вас, на Волге?

– И-и! Сила!

– Где их больше?

– Да везде много. Вся Волга полна сими вероотступниками. В лесах, на горах хоронятся они, яко звери хищные, от взоров человеков.

Поболтав еще с пономарем, чтобы убить время, подкрепившись молоком, яйцами и черным хлебом, мы вернулись на пристань.

С огромным трудом нам удалось отстоять свои чемоданы. Сторож ни за что не хотел верить, что мы те лица, которые оставили ему на сохранение чемоданы.

– Те господа важные были, а вы бродяги чернохвостые, прости Господи.

– Да нечто у бродяги может быть столько денег? – спросил Путилин, показывая сторожу толстый бумажник.

– А может, вы убили кого, ограбили, – стоял на своем верный хранитель наших чемоданов.

Только после того, как мы сказали, что лежит в чемоданах сверху и сторож проверил это, он отдал нам их, глупо тараща на нас глаза.

В дебрях заповедных поволжских лесов

Через три с половиной часа мы сошли с парохода. Это тоже было село большое и богатое. Позади него чернел красавец-лес, высокий, могучий.

– Знаешь, доктор, никогда, быть может, я не выводил своей «кривой», основываясь на столь шатких данных, как в этом случае.

– Ты говоришь, Иван Дмитриевич: шаткие данные. А по-моему, – совсем данных нет. Человек исчез с парохода… А куда он девался? Да Бог его знает…

– Ты прав, доктор. Моя кривая построена исключительно почти на одном инстинкте, который иногда меня и обманывает. Ну-с, в этом селе, доктор, нам надо запастись провиантом, ибо нам предстоит несколько дней и ночей провести в лесу.

– Где? – даже подскочил я.

– В лесу, – невозмутимо ответил он.

– С нами крестная сила! Этого еще только не хватало! Мы что же, на съедение диким зверям направляемся?

Мой великий друг усмехнулся.

– На съедение… Гм… В самом деле, как бы не попасться в лапы лесных зверей.

Мы входили в село.

Путилин довольно громко затянул какой-то псалом.

Он держался за мою руку, словно слепец, которого ведет поводырь.

– «И-и-и хо-ди по стопам Иисуса», – пел он высоким, дрожащим старческим голосом.

Помню, как сейчас, к нам подошла какая-то сердобольная старушка и подала мне копейку. Эту копейку я храню до сих пор.

Не знаю, по какому случаю, но на улице села был сход. «Общество» православных мужичков с жаром обсуждали свои сельские дела.

Путилин подошел к сходу.

– О, горе, горе! – громко начал он, высоко потрясая палкой. – Горе нам, несть бо числа нечестивцев, оскверняющих веру нашу единую, православную.

На нас обратили внимание.

– Это кто же такой будет?

– Откелева такой взялся?

– Юродивый… блажной, должно.

Все, видимо, заинтересовались, ибо юродивые всегда пользовались большим почетом на Руси православной, недаром даже цари бледнели пред обличительными речами «блаженненьких».

Путилин входил все в больший и больший обличительный пафос.

– И каркают враны раскольничьи над головами нашими, тучей темною полегли они по полям, по горам, по лесам.

– Ты это насчет чего, дедушка? – обратился какой-то парень к Путилину.

– Нишкни! Нетто не слышишь, про что божий человек речь держит? Известно дело, правильно говорит: тучей залегли раскольники, сколько наших к себе переманили.

– Верно! Верно!

– И аз, раб многогрешный, по слову Господа моего решит к нечестивцам стопы моя направить спасения душ их ради и для. Покайтеся, опомнитесь! – тако буду глаголить, зане близок час страшного судилища Христова. Испепелит вас дождем – смолой огненной! О, змии хитрые! За скобку нашу хватаетесь, руцы тряпкой обвязав, дабы не оскверниться, а за перси блудной Девицы – голою рукой.

Я еле удержался от хохота.

«Мир» разразился веселым смехом.

– Ай да Божий человек! Верно, братцы, ввернул он! Первые они блудники! Все о смиренстве канючат, а сами бабы ни одной не пропустят!

– Реките, братие мои возлюбленные: мнозили суть тамо но, во лесе темноме, нечестивцев?

И Путилин указал дрожащей рукой на черневший вдали поволжский бор.

– Много, много, дедушка! Хоронятся там… и в землянках, и в срубах деревянных. Апосля, значит, как это царский чиновник Павел Иваныч1 нагрянул на них, еще пуще стали хорониться.

Второй день мы находились в дремучем бору.

Вернее, вторые сутки.

Во многих местах по розыскам довелось мне быть с моим другом, но до лесу мы еще не доходили.

Честное слово, у меня мелькала тревожная мысль: уж не сошел ли с ума Путилин?

Тревожное чувство все росло, усиливалось.

– Иван Дмитриевич! – робко обратился я к нему на вторые сутки нашего пребывания в лесу.

– Что, доктор? – спокойно спросил он, продолжая невозмутимо шагать все вперед и вперед.

– Скажи, пожалуйста, как ты себя чувствуешь?

– Если хочешь, послушай мой пульс. Я чувствую себя превосходно.

– Серьезно?

– Как нельзя более. А ты полагаешь, что я рехнулся?

Что мне оставалось делать? Только одно: покориться и плыть по течению.

Мы обратились в настоящих пустынножителей, обитателей лесных дебрей и, если не питались акридами и диким медом, то только потому, что еще оставался запас незатейливого провианта, захваченного нами в селе.

– Помилуй Бог, доктор, могли ли мы какую-нибудь неделю тому назад предположить, что нас судьба забросит в поволжский дремучий бор? – весело спрашивал меня Путилин.

– Да, признаюсь, – кряхтел я.

Я поражался неиссякаемой бодрости духа Путилина.

«Что за стальная сила воли!» – восторгался я мысленно им.

– Не напоминает ли тебе, доктор, наше странствование увлекательных похождений героев Майн Рида в девственных лесах Америки? А?

– Есть тот грех. Хотя…

– Что хотя?

– Хотя довольно любопытно видеть действительного статского советника, господина начальника Петербургской сыскной полиции в роли какого-то команча – Орлиного Глаза, и доктора медицины – в качестве его оруженосца.

Путилин громко смеялся.

– Ей-богу, доктор, меня на старости лет это приводит в восхищение: ты посмотри, какая благодать разлита вокруг нас!