Читать книгу "Дивисадеро - Майкл Ондатже"

Теперь в чтениях главенствовала Мари-Ньеж. Люсьен привык к ее манере наигрывать в сценах драк и поединков и ее неприкрытому изумлению тем, что кто-то смазал ядом книжные страницы, дабы отравить протестанта. Мир был полон ужасного коварства. Иногда Люсьен поправлял ее ошибки в ударении, но не затем, чтоб ее смутить, а чтобы в будущем она не оплошала перед чужаками. Читала она два-три раза в неделю. Теперь они снова были на равных: гадали о мотивах поступка героя, прежде чем все разъяснялось, и спорили, кто лучший мушкетер, смакуя факт, что Д'Артаньян тоже гасконец, родом из департамента Жер.

Работа в поле изменила Люсьена. Он загорел, его огрубевший голос больше не пускал петухов. Тот прежний мальчик исчез. Походка его, отмечала Мари-Ньеж, обрела уверенность, какой ей вовек не изведать. Вновь она мешкала на границе своего мира, не решаясь выйти на радостный свет, который дарил ее друг.

Издевки и посиделки

С Романом она познакомилась на ярмарке в поселке Сен-Дидье-сюр-Рошфор; торг с дядькой, который после смерти родителей был ее опекуном, занял не больше часа. Весной ярмарки невест проходили во всех окрестных местах — в Перизе и Шалоне. Мари-Ньеж было шестнадцать, Роману — за тридцать; писец накорябал их брачный договор.

Уже вечером их хрупкие узы подверглись осмеянию толпы человек в двадцать. В то время любой нешаблонный союз воспринимался как плевок обществу. Слишком скорая женитьба после смерти одного из супругов, узаконение отношений прелюбодеев или неравный брак вызывали град оскорблений в адрес жениха и невесты. Если новобрачная была богата, а суженый беден, заборы пестрели изречениями вроде «Будь жена хоть коза, лишь бы золотые рога». Когда сочетались бывшие прелюбодеи, перед их домом появлялись совокупляющиеся чучела. Иногда травля длилась месяцами, но если от издевателей откупались, те сворачивали ее через пару часов. Незнатные бедняки Роман и Мари-Ньеж стали легкой добычей. Чучело Романа изображало дряхлого старика, который усадил себе на колени жену-младенца. Бывали случаи, когда издевки сводили новобрачных с ума, а один жених насмерть заколол насмешника шилом. Была свадьба, следом казнь.

Всю ночь перед дядькиным домом толпа с факелами била в барабаны и орала похабные песни. Роман не отходил от окна, а на рассвете выскользнул на улицу и отделал двух караульщиков, стороживших дом, пока остальные спали: одного крепко придушил, другому сломал запястья. Он стоял над распростертыми телами. Было около пяти часов, начинало светать. Из дома вышла Мари-Ньеж; Роман задул лампу, которую она держала в руках. Обнял молодую жену и ткнулся головой в ее шею. Коротко стриженная Мари-Ньеж была в мужской одежде. В дом они не вернулись. Взяли дядькину лошадь и в предрассветных потемках тихо вышли за околицу. В открытом поле Роман вскочил на коня, подал руку Мари-Ньеж и, вздернув ее с земли, усадил перед собой. В отблесках утренней зари они двинулись на юг.

Без остановок проехали через департамент Ардеш, питаясь тем, что удавалось найти в лесу и на огородах. Подъезжая к Ниму, свернули на запад и пересекли департаменты Тар и Верхняя Гаронна; в Жере Мари-Ньеж сменила мужской наряд на желтое хлопчатое платье. Там оба нанялись на плодовую ферму, где вповалку с другими батраками спали в амбаре. До сих пор супружеской близости между ними не было; на третью ночь Роман разбудил Мари-Ньеж, и они ушли в тепло конюшни, примыкавшей к амбару. Лошади, тотчас почуявшие чужаков, насторожились. Роман прошел по стойлам и, успокаивая, погладил по лбу каждую лошадь. Семь лошадей. Шестнадцатилетняя девушка ждала его на лавке. Сквозь настежь распахнутые ворота светила луна. Присев на корточки, Роман ощупал пол, устланный грязной соломой. Потом в бочке с дождевой водой ополоснул руки, плечи и шею и постоял, обсыхая под ветерком. Мари-Ньеж тоже умылась и, пригоршнями черпая холодную воду, окатила ноги.

Все вокруг было окрашено синью. Через много лет, отбывая тюремный срок за драку, Роман будет вспоминать эту картину: Мари-Ньеж моет ноги, ее кожа отливает синевой, синеют зеленые поля, и только луна иного цвета. Потом он пригнул девушку к бочке и задрал ее желтое платье, но она обернулась и поцеловала его руки, которые успокоили лошадей — единственных существ, что за все это время по-человечески отнеслись к ним в краях, казавшихся чужбиной. Роман коснулся ее восхитительно нежной щеки, шеи и мокрых взъерошенных волос. Она положила руки ему на грудь и поцеловала его шею в треугольном вырезе рубашки. Потом отвернулась, ухватившись за толстые края бочки с водой, где отражались луна и ее лицо. Роман проткнул ее; были неизведанная боль и осколки лунного отражения, что яростно плескались в колыхавшейся воде.

Добро тому врать, кто за морем бывал. На другой день кто-то их узнал и растрезвонил о скандальной свадьбе и зверстве Романа. Через полчаса супруги покинули ферму, оставив там воспоминание об окрестностях, залитых синим светом. Решив, что теперь скажутся братом и сестрой, на дядькиной лошади они отправились дальше на запад. Долгое время жили впроголодь, у Мари-Ньеж прекратились месячные. Близость между ними случалась, но истощение лишало плотскую любовь всякой радости. Все мысли были только о еде. Ночную жажду они утоляли из бурдюка с водой — своего единственного имущества. Неграмотным, им бы пришлось вступать в разговоры, чтобы найти работу. Но они держались особняком. Работу пытались искать на ярмарках. В поселке Барран, что к западу от Оша, они увидели огромную шумную толпу. Здесь были и фокусники, и умельцы рвать зубы, и прорицатели, что распластают твое будущее, словно свернувшуюся змею. Оглядев прилавки, Мари-Ньеж поняла, что поспешила обрезать волосы, которые могла бы продать на парик.

В состязании, кто дальше всех пронесет свинью, победил Роман, первым рухнувший на финише с живым призом в руках. Еще не поднявшись с земли, он продал свинью фермеру, но затем передумал и предложил ее даром, но в обмен на работу. Фермер согласился: свинонос и его пацанского вида сестра стали батраками, получив кров в амбаре. Через пару дней их пригласили на общинные посиделки, проходившие в беленом строении. Собрание напоминало ночной рынок или сходку: у костерка сидели женщины, которые шили и вышивали, чистили яблоки и лущили каштаны. Чуть поодаль расположились мужчины, которые починяли или затачивали инструменты, кичливо пересыпая свою речь перлами мудрости. Роман подсел к ним и стал сучить пеньку, прижигая концы пучков. Меж рядами ходила женщина с лопатой, полной горячей золы, из которой собравшиеся выбирали печеные каштаны и картошку; вторая женщина всех обносила кувшином с подогретым вином.

Посиделки сплачивали общину, здесь все работали добровольно, даже после изнурительного дня. Вовне оставались неподатливая, худо родящая земля и монотонная жизненная круговерть, отраженная в очевидных своей горечью избитых присловьях. Жил собакой, околел псом. Только здесь Роман и Мари-Ньеж наедались досыта. К концу дня они валились с ног, но ради еды шли на посиделки. Роман поглядывал на жену, стиравшую у костерка: рядом с другими женщинами она смотрелась ребенком. В темных уголках кое-кто улаживал свои амурные дела, не обращая внимания на едкие реплики о похоти. Парни и мужики не раз подъезжали к Мари-Ньеж, когда она выкручивала и развешивала над костром мокрые простыни.