Читать книгу "Смрт - Эдуард Лимонов"

Вышла В'есна, сказала, что муж ее, Предраг, будет вечером, солдат, он находится высоко над селом, там уже два года проходит фронт. «Спокойный фронт», — уверила нас она, обстрелы редки, и людей гибнет мало, хрваты по ту сторону фронта, некогда соседи, сейчас враги, не хотят гибнуть сами и поэтому не рвутся убивать соседей.

Вышли смущенные дети, общим числом шесть или семь. Так как они все время находились в движении, то сосчитать их было нелегко. Всех детей представили мне и Славко. Когда дошла очередь до девочки, носившей имя Яна, то Славко насторожился. Я увидел, его лицо подтянулось.

Милан за нашей спиной, кашлянув, признал Яну своей дочерью.

— Это моя дочка, — сказал он.

Как опытный «балкановед» я уже знал, что Яна — специфически хорватское имя, и можно с уверенностью сказать, что такое имя может быть дано дочке только хорватскими родителями.

— Это моя дочка, — повторил Милан и как-то сразу постарел на наших глазах. — Моя жена хрватка, так получилось. Женились молодые, тогда был социализм, женились в Белграде, в городе мало смотрели за тем, кто на ком женат. Проблемы начались в деревне, там на нас хрваты косо стали смотреть, что муж у Десанки — серб. Когда начались события (осада Вуковара), мы выехали сюда вот, к сестре. Здесь лучше, но и здесь проблемы бывают. Детям плохое говорят. Десанке кричат иногда, что хрватка… — Милан замолчал. Теперь мне стало понятно, почему он не пригласил Йокича. Йокич постоянно декларировал свою неприязнь к хорватам.

Я посочувствовал ему неопределенным звуком «да-а-а-а» и вздохом. Больше ничего я не мог произнести в тот момент. Передо мной была обычная трагедия смешанного брака, таких пар, как Милан и Десанка, насчитывалось на территории бывшей Югославии как минимум несколько сот тысяч. Им было нелегко.

Славко оказался на высоте положения. Он произнес целую речь, из которой я понял, что он упомянул о том, что семья Милана не одна такая и что сербы лучше относятся к смешанным парам, а в Белграде вообще и в армии есть еще генералы-хорваты, и в Генеральном штабе много полковников-хорватов, несмотря на то что мы, сербы, с ними воюем. В конце концов он посоветовал сменить имя девочке Яне, потому что на самом деле сам черт в аду не отличит серба от хорвата, только что нательные кресты у них разной формы… Славко разрядил обстановку.

Пришла Десанка, и внешне она не отличалась от сербских женщин ничем. Единственное, что она выглядела печальнее. А может быть, печаль ее была выдумана мною, поскольку я узнал об их семейной трагедии.

Мы уселись в кухне, хотя нас хотели посадить в большой нетеплой гостиной. Мы сели за стол у печи. На стол поставили вино в кувшинах. Десанка и В'есна вынули из печи свежеиспеченный хлеб, и хлеб стал благоухать на весь дом. Дети схватили по куску дымящегося хлеба и убежали. Через окно было видно, как они побежали, взбрыкивая и подпрыгивая беспричинно на ходу, как это делают часто молодые жеребята. Семейная трагедия не заставила их стать пугливыми.

Пришел Зоран — отец Милана и Весны, худой мужик лет, должно быть, семидесяти; если Милану было пятьдесят, то Зорану не менее семидесяти, да. Но вот выглядел он лишь чуть старше, чем его сын. Жилистый, худой, в старой шляпе, он поздоровался и, не снимая шляпы, запустил кочергу в пылающее брюхо печи. Потом снял с печной конфорки крышку. Оттуда выпростались многочисленные языки пламени. Сняв со стены большую, как таз, сковородку, Зоран водрузил ее на печь. Открыл на полу дверь в погреб, сошел туда со свечкой и вернулся с мерзлой половиной свиной туши. Взял топор, кинул тушу на обрезок большого пня, стоящего у печи, и в мгновение ока порубил часть полутуши на куски. Побросал куски на сковородку. Ароматные дым и чад поднялись над сковородкой. Отлично запахло жареным мясом. Я никогда раньше не видел, чтобы замороженное мясо так вот замороженным и швыряли на сковороду. Женщины тем временем поставили на стол нарезанный ломтями гигантский балканский лук. Сгребли со сковороды куски мяса на большое блюдо. Старый Зоран забросил на сковороду свежие куски. В этом чаду и аромате горящего жира мы наполнили стаканы. Я не успел опередить их с тостом. Старый Зоран произнес свой тост, глядя на меня.

— За вас, русов! — сказал он просто. — За Руссию! Чтобы у вас все стало хорошо и по справедливости. Когда Россия могучая, сербы на Балканах спят спокойно.

Мы выпили холодного вина за Россию и русских. Однако мы прекрасно знали, и я, и они, что и Россия, и русские этого тоста сейчас недостойны. Гнусная Раша господина Ельцина бросила сербов в беде, так же как она бросила в беде афганцев, как она бросила в беде чуть позже лояльных России чеченцев, а позже, в 1999-м, когда Запад бомбил Белград, официальная Раша не вступилась за Сербию.

Я не смог сдержаться. Я откусил сладкого балканского лука, хлебнул вина и вне тоста, не подымая бокала, сказал:

— Россия новых русских предала всех своих друзей, и сербы в их числе. Только русские простые люди, и то не все, остаются на стороне сербов.

Они молчали.

Милан подумал и сказал:

— Мы, сербы, верим, что русы найдут дорогу к правде. Давайте выпьем за правду.

И мы выпили за правду.

Пришел сосед Зорана, высокий, сутулый серб в берете. Я полагаю, он знал, что мы приедем, и ждал, видимо, приличия ради более часа. Его звали Милан, как нашего солдата. Зоран усадил его за стол. Достал для него чистый стакан и наполнил его вином.

— Милан, мой добрый сосед, мы с ним не ссорились в последние пятьдесят лет, — отрекомендовал он нам соседа.

— А до этих мирных пятидесяти лет вы ссорились? — поинтересовался Славко.

— До этих пятидесяти лет я сильно побил Зорана, потому что он увел у меня девушку, — отвечал Милан.

— Это была наша покойная мама, — сказала В'есна, улыбаясь.

— Ей нравился я, — сказал Зоран и даже стукнул себя в грудь.

— Не понимаю, что она в тебе нашла. Я всегда был богаче и удачливее тебя. И ты не побил меня тогда, мы были на равных, — сказал старший Милан.

— Зато я моложе тебя, — заявил Зоран.

— Сколько вам лет, Милан? — поинтересовался я.

— Будет восемьдесят.

— Значит, вы родились в 1913-м?

— Ну да.

— Может быть, вы помните год, когда полковник д'Аннунцио захватил Фиуме?

— Полковник д'Аннунцио? Итальянец?

— Итальянец, вам должно было быть шесть лет.

— Я жил при итальянской оккупации. Нас в школе даже учили петь их фашистский гимн. — После этих слов старый Милан проглотил свое вино из стакана, встал и, встав по стойке «смирно», вдруг запел гимн фашистов: «Facita niera… belle Abissina…»

Все мы заулыбались, потому что это выглядело не комично, но неестественно. Стоит старый мужик в берете и с серьезным лицом исполняет фашистский гимн.

— Итальянцы были неплохие ребята. — Старый Милан сел. — Они давали нам, детям, шоколад и тяготились службой. Я еще помню немного их язык. В детстве память крепкая.