Читать книгу "Прекрасная посланница - Нина Соротокина"

Тогда в Митаве Бирон формально исполнял должность секретаря, а всем верховодил плут и проходимец Бестужев. Петр Михайлович был любовником герцогини. Это сейчас она отпирается, а тогда даже не скрывала этого. Не Бирон сокрушил Бестужева, а излишнее радение и конфуз с женитьбой Морица. Бирон только чуть-чуть подтолкнул, и вот умнейший, влиятельный Петр Михайлович уже в ссылке.

Если бы не мысль об очередном сватовстве, Бирон никогда не принял бы этого аббата. Зачем, господи? Но и на старуху бывает проруха, так говорят в России.

И вот перед Бироном предстал высокий, худой и чрезвычайно серьезный господин в сутане. Особенно запомнились глаза с недобрым блеском и яркие подвижные, даже, можно сказать, неприличные для человека церковного сана губы, которые после обязательных приветствий, благодарностей и заверений в преданности мягко выплюнули следующий текст:

— Я, ваше сиятельство, в некотором смысле негласный посол великой Франции, которая ищет мира и надеется в лице вашем найти поборника справедливости.

Тут же в руках аббата появился листок бумаги величиной с ладонь. Это была убористо написанная писулька якобы от кардинала Флери (хотя подписи и разобрать было нельзя), который рекомендовал аббата Арчелли как честного и разумного человека. Ничего себе — дипломатический документ!

А с чего это вдруг Франции вздумалось в его лице искать этого самого поборника? Или пославшие этого недоумка решили, что он просто так, от хорошего расположения духа, начнет внушать кабинету, царице и хитрой бестии Остерману, что сейчас, когда Данциг почти взят, надо открутить время назад и сесть за стол переговоров? Сейчас, когда затраченные армией труды вот-вот сделают положение в Европе стабильным. И вообще, что они там в Париже понимают под словом справедливость?

Бирон неторопливо прошелся по комнате, остановился в дальнем углу, скрестил руки на груди и замер, важный и монументальный. Он сознательно затягивал паузу, чтобы сбить с аббата спесь. Хочешь говорить о деле, так говори, а нечего морочить голову патетическими выхлопами. Ну?!

И тут же, второй фразой, негодник аббат сообщил о деньгах, двухстах тысячах, которые он деликатно назвал пенсионом. Франция пенсион выслала, вы его приняли, теперь извольте служить — примерно так можно было перевести на нормальный язык витиеватые и цветистые фразы монаха. Было еще сказано про Азов, про титул императрицы, который они готовы признать за Анной Иоанновной. Но всего этого Бирон уже не слышал.

«Та-ак… Деньги, значит?» — он буквально задохнулся от подобной наглости. Это когда же Франция ему что-нибудь платила? Обещать обещали, а потом нахально забывали о своем обещании. Флери обманул его! Монеты с брильянтами, которые привезли ему два поручика из Польши, он, Бирон, добыл сам, своим умом, потом и кровью! Ну, ладно. Положим, пот и кровь проливали поручики, но уж задействованный в деле ум принадлежал точно ему самому.

Проще всего было выдворить нахала за дверь, но осторожность и любопытство взяли верх. Он в полном молчании дослушал аббата до конца и только в конце задал вопрос:

— Где можно будет найти вас, если возникнет необходимость в продолжении беседы?

Адрес был немедленно сообщен. Далее опять пошли в ход уверения в преданности, подобострастные фразы об уме и прозорливости графа, о коей наслышаны в Париже, а также напоминание о чрезвычайной секретности его миссии, что, он надеялся, их сиятельство сам понимает.

Как только за аббатом закрылась дверь, Бирон хотел вызвать Люберова и учинить ему, мерзавцу, форменный разнос. Кого привел? Кого смел привести? Потом одумался. Сокрушить Родиона он всегда успеет. Вначале надо обдумать ситуацию, охватить картину целиком. На этот раз его совершенно не интересовала политическая карта Европы. Откуда в Париже узнали про деньги — вот главный вопрос. И почему они решили напомнить о деньгах именно сейчас, когда не сегодня-завтра Лещинский попадет в плен и вся французская затея рухнет?! Или это какая-то новая дьявольская игра, которой надо искать объяснение?

А не зря он вспомнил про Морица Саксонского. Забавно, теперешняя история со Станиславом Лещинским слово в слово повторяет события восьмилетней давности. Фокус тогда состоял в том, что, не ожидая согласия Польши, Австрии, России и прочих гигантов, курляндская шляхта выбрала своим герцогом Морица. Да-да, все было честь по чести. Курляндия находилась под протекторатом Польши. Герцог Фердинанд, последний из рода Кетлеров, был стар и болен. Его уже давно не считали правителем. Кроме того, он был бездетен.

Принц Мориц приехал в Митаву из Дрездена и напустил туману, мол, он для них самый подходящий герцог, который будет содержать Курляндию при древних правах и вольностях. Проведали у Анны, согласна ли она на супружество. В ответ получили твердое «да». Дело двигалось к свадебному договору, который собирались заключить тут же в Митаве.

Созвали сейм. Депутаты единогласно решили, что выбирая Морица своим герцогом, они поступают по своим правам. Выборы состоялись в мае 1726 года. Анна послала в Петербург письма к Меншикову и Остерману с просьбой убедить государыню Екатерину дать разрешение на брак с Морицем. А просила она слезно, предоставила резоны: де живет без мужа много лет, наскучило вдовствующее положение, она заслуживает счастия, потому что всегда радела о благе России.

На все это Петербург сказал твердое «нет». Россия не хотела ссориться с Польшей. Кандидатуру Морица вообще не обсуждали: несерьезно, поскольку рожден от метрессы, а не от законной супруги, а это есть бесчестье. Смотришь на них и удивляешься — а сама-то Екатерина — Марта Скавронская — кто? А временщик ее Меншиков — кто? Но им уже сочинили такие биографии (в которые они и сами поверили), что при обсуждении подобных вопросов не испытывали ничего, хотя бы отдаленно напоминающего чувство стыда.

Словом, были и другие претенденты на курляндскую корону, но светлейший князь Меншиков решил, что эта корона подходит больше всего ему самому. Екатерина согласилась, а чтоб выборы выглядели законно, предложила и вторую кандидатуру на Курляндское герцогство — тринадцатилетнего герцога Голштинского. Меншиков был командирован в Курляндию под предлогом осмотра войск, которым следовало остерегаться английских и датских эскадр, и отправился в Ригу, а в Митаву поехал Василий Лукич Долгорукий, дабы отвергнуть Морицево избрание и провести агитацию за новых кандидатов.

— Императрица Екатерина графа Морица в герцоги Курляндские допустить никак не изволит, — объяснял Василий Лукич сеймовому маршалу, — а коли вы имели неосторожность избрать его, то старые выборы надобно уничтожить, а новые собрать и выбрать в герцоги Меншикова. В противном случае императрица Екатерина лишит Курляндию своего покровительства и возбудит против вас Польшу.

В Митаве признали эти речи совершенно бессмысленными: сейм кончился, депутаты разъехались. И потом, господа, надо уважать наши старые законы и обычаи. Меншиков не немецкого происхождения и не лютеранского вероисповедания. О чем же здесь говорить?

Но Меншиков считал, что говорить необходимо, и разговор этот только начался. Он сам приехал в Митаву и встретился с Морицем.