Читать книгу "У чужих берегов - Георгий Лосьев"

Парень лет двадцати, с лицом, на котором словно навсегда застыло выражение недоумения. Толстогубый, с полуоткрытым ртом и крупными веснушками на переносье. Таких крестьянских парней рисовали передвижники.

– Неважно у тебя, товарищ Федя Поливанов, в читальне. Грязно, запущено... Газеты не подшиты, шкафы с книгами в пыли. А главное, холодно! Кто ж сюда читать пойдет?

– Это вы еще не все перечислили, – Поливанов, прихрамывая, подал мне стул и вздохнул с горечью. – Вторых рам нет. Порастащили, когда раскулачивали Безменова. Хозяина этого дома. В печах дымоходы обвалились... половицы прогнили. Венцы подводить нужно... Я говорил, говорил... Да разве сейчас до этого?!

– Почему же не до этого?

Парень ответил газетно:

– Сейчас – главный удар по кулаку! Вот справимся с коллективизацией, тогда уж всурьез – за книгу. А сейчас... война!

– Через край берешь, Федя Поливанов. Через край... Комсомолец?

– Конечно! Я в детдоме воспитывался.

– Как ты смотришь на эту историю с колокольным звоном?

– Да что ж я? Тут и поумнее меня ничего сообразить не могут... Вот разве вы что-нибудь выясните или Виктор Павлыч. Только он не интересуется.

– А ты знаешь Дьяконова?

– Господи! Он же меня в детдом определял... Еще в двадцать втором году... Мы оба с Алтая...

– Ага! Вот что, Федя. Покажи-ка, где ты живешь. Хочу посмотреть твое житье-бытье.

– Пожалуйста. Только не прибрано у меня... Сюда, по этой лестнице. Темновато. Не оступитесь...

Комната избача была светлой и просторной. Стояла убогая мебель: стол, заваленный книгами, топчан с тощим матрацем и с подушкой без наволочки... Одеяло заменял тулуп...

Тоже – холодно, грязно, неуютно...

Солнечный свет, падающий сквозь пыльные стекла двух больших окон, не скрашивает, а подчеркивает запущенность.

– Бить тебя, парень, за такую жисть! – покачал головой Прибыльцов, присаживаясь на колченогий стул. – Бить и плакать не велеть! Ты что же сюда на жительство прибыл али так, в побывку?

Воздух в комнате нежилой. Пахнет плесенью, сыростью... И какой-то кислятиной! Я сделал несколько шагов к окну, сдвинул кастрюлю с давно прокисшим супом и хотел распахнуть окно, но застыл на секунду с рукой, протянутой к шпингалету...

В щели рассохшегося подоконника виднелась провалившаяся гильза от малокалиберной винтовки...

– Да. Плоховато ты живешь, советский культурник! Сядь-ка за стол, избач, да положи обе руки на столешницу. Ну, не стесняйся! А теперь скажи: где малопулька?

Избач побледнел.

– К-к-кая малопулька?

– Та, которая стреляет... Вон, на подоконнике, гильза. Да не ломайся! Ты же не барышня. Все равно ведь все перероем, а найдем!

– Ах эта! – насильно выдавил улыбку избач. – Так бы и спросили! Это не малопулька. Малопульками шомполки называются. А эта зовется: малокалиберная, бокового огня...

Прибыльцов прикрикнул:

– Ты баки не вкручивай! Вот как дам по кумполу! Вы, товарищ следователь, выйдите: я с ним сам побеседую...

Силясь держаться веселее и беспечнее, Поливанов указал пальцем в сторону топчана.

– Под матрацем. Пожалуйста, берите! Ничуть даже не жалко! Эко добро – малокалиберка! Да мне она и ни к чему. Так, баловался.

Прибыльцов сбросил с топчана тулуп и матрац. На досках лежала изящная малокалиберная винтовка.

– Где патроны?

Поливанов сделал непонимающие глаза:

– Патроны? Где ж у меня патроны? Вот побей бог – не помню! Запамятовал...

Милиционер подал мне находку, не спеша подошел к избачу, сказал с удивлением:

– Стал быть, это я за тебя, гнус алтайский, столь ночей на морозяке дрожжи продавал?!

И беззлобно стукнул парня по затылку.

– Ой, не бейте, не бейте! – трусливо взвыл избач. – Все скажу! В углу корзина. Белье грязное...

В тряпье оказались две коробочки патронов и длинноствольный шестизарядный револьвер смит-вессон.

– Еще есть оружие?

– Нет, нету больше, честное слово, истинный бог – нет!

Я распахнул створки окна.

Большой колокол был виден отсюда, как на ладошке, во всем своем древнем великолепии. «Под прямым углом!»... – улыбнулся я возвратившейся мысли... Зарядив ружьецо, я стал палить по колоколу. Над селом поплыл чистый, певучий звон... Я стрелял и смеялся... Милиционер обшаривал жилище избача. Федька Поливанов не отрывал глаз от столешницы.

А в воздухе пели серебряные струны, и к звонарне сбегался народ.

– Верно с полсотни кулацких детей уже вызвонили, товарищ следователь, – улыбнулся Прибыльцов, когда я почти опустошил коробочку с патронами. – Поберегите заряды... В обрат поедем – может, лисичку зацепим.

– Правильно, товарищ старший милиционер, не все зайцев тропить по пороше... Ну, двигай вперед, Поливанов!

Прибыльцов повел арестованного избача огородами, но деревенский «телеграф» уже сработал. Когда я сам шагал в сельсовет, у колокольни стояла толпа. Посыпались вопросы и выкрики:

– Правда, што Федька-избач в церкву пулял?

– Иде ево девали, тварину?!

– Куды гнуса укрыл, товарищ райвонный?!

– Отдавай нам Федьку!

– Добром просим!

Я поднял руку.

– Спокойно, граждане, спокойно!.. Советский суд...

Но накал толпы не остывал.

– Отдавай! По-хорошему говорим!

– Слушайся мира, гражданин!

– Все одно: возьмем сами!

– Мокро место оставим... Разнесем ваши ухоронки!

Сквозь толпу пробился прибежавший Тихомиров. Обещанием «лично» проследить за Федькиной судьбой, горячими словами унял разгоравшиеся самосудные страсти, но мне шепнул:

– Поскорей отправляй его в район! Ночью выкрадут из каталажки и пришибут!

Прибыльцов запрягал коня. Я заканчивал предварительный допрос избача, когда в сельсовет вбежал тяжело дышавший Дьяконов.

Выхватив из-за пазухи маузер, бросился к Поливанову.

– Где дядя спрятан?! В какой комнате? Быстро, гадина!

Глуповато улыбавшийся Федька помертвел и повалился Дьяконову в ноги...

– Ой, не стреляйте! Ой, все скажу, все... Он меня заставил, убить грозился!.. Боюсь я, не стреляйте!

– Где Захар?

Федька закрыл лицо рукавом, трусливо пополз к углу и вдруг заговорил быстро, быстро:

– В кухне дядя Захар, Виктор Палыч, в кухне, один он, Виктор Палыч, поспешайте, Виктор Палыч, завтра уходить собирался, Виктор Палыч...