Читать книгу "Как несколько дней... - Меир Шалев"

— Заткнись, болван, — окрикнула его Наоми.

— Мы никак ее не назовем, — сказал Моше. — Имена дают только дойным.

Во дворе ссорились вороны, выдирая друг у друга из клювов куски плаценты.

— Без имени я не смогу записать ее у себя в книжке.

— Мы назовем ее Рахель, — объявила Юдит.

— Рахель? — удивился Моше.

— Рахель, — повторила она.

Когда мать впервые рассказала мне эту историю о себе и о корове Рахель, я вдруг подумал, что так звали мою наполовину сестру, которую увезли в Америку. Когда же я высказал это предположение вслух, мама помрачнела и сурово сказала: «Что за глупости приходят тебе в голову, Зейде!»

— Так как же ее звали? — в который раз спросил я. — Может, наконец скажешь мне?

— А нафка мина, — ответила мать.

Ребенком я был уверен, что это на идиш, и лишь спустя годы узнал, что это фраза по-арамейски.

Глава 22

— И конце концов, госпожа Юдит, вы будете моей.

— Не буду, даже если ты останешься последним мужчиной на земле.

— Госпожа Юдит, вам нужен мужчина с сердцем и при деньгах. А такой я один во всей округе…

Ухаживания Сойхера становились все назойливей, а реплики, которые он отпускал, были все более нахальными. В общем, Глоберман пустил в ход все свое знание человеческой и коровьей натуры.

«Небольшие безделушки для госпожи Юдит» он дарил теперь обязательно в присутствии Рабиновича, а затем наблюдал за реакцией их обоих. Однажды Сойхер явился и увидев, что Юдит нет дома, обратился к Моше со следующими словами:

— Реб ид![82]Я тут принес кое-какую мелочь для госпожи Юдит, так ты уж передай ей, да не забудь сказать, от кого.

В другой раз он вконец обнаглел — доверительно нагнулся над Моше, который был ниже его на голову, и шутливо спросил:

— Реб ид! Как ты еще не сошел с ума, живя рядом с этой женщиной?

Юдит и Наоми пересекали двор, неся тяжелые жестяные ведра, из которых поят телят. Сойхер посмотрел на мою маму и вдруг произнес фразу, прозвучавшую грубовато даже из его уст:

— На этих айтерс доктор не забракует даже самого маленького кусочка!

Рахель получала свою порцию последней. Резвая и чуть диковатая, она стремительно набрасывалась на ведро с водой, едва не переворачивая его. Юдит успокаивающе поглаживала ее крутую шею.

— Не давай ей так много, — Наоми шептала, чтобы не услышали Рабинович с Одедом, — а то наберет в весе, и папа продаст ее Глоберману.

— Не продаст, Наомиле, — уверенно отвечала Юдит, — эта телка моя.

Не дождавшись появления наследников, правление деревни выставило имущество покойного бухгалтера на публичную распродажу. Один человек, «странный тип», по меткому определению Папиша-Деревенского, приехал из Хайфы и в течение нескольких часов отчаянно торговался из-за пяти черных костюмов. Слепой араб-птицелов из деревни Илют купил темные очки и несколько пустых клеток. Яаков взял себе грязные чугунные сковородки и горшки, которые никому не понадобились, а также сказал, что продолжит ухаживать за птицами, так как никто в правлении не мог сообразить, что с ними делать. Для продажи зеленого грузовика пригласили из Хайфы специалиста по проведению аукционов, и вся деревня собралась поглазеть. Претендовавших на покупку его было только двое — казначей из соседнего киббуца[83]и Сойхер.

Казначей, увидев, кто его соперник, расхохотался.

— С каких это пор ты интересуешься машинами, Глоберман? Ты ведь и водить-то не умеешь.

Но тот невозмутимо крутился вокруг грузовика, делал «таппн» по его зеленым бокам и оглаживал капот, а колеса ощупал настолько придирчиво, будто хотел убедиться, что они не слишком костлявые. Затем Сойхер попросил одного из деревенских парней проехаться по кругу. Это всех ужасно рассмешило, и кто-то даже крикнул: «Эй, Глоберман, будь осторожен, этот грузовик гвоздь проглотил!»

Глоберман, ничуть не смутившись, лишь помахивал своей толстой тростью, внимательно вслушивался в шум работающего мотора и разглядывал крутящиеся колеса.

— Двух коров в кузове и одну женщину в кабине он потянет? — поинтересовался под конец Сойхер.

Когда ему сказали, что потянет, он удовлетворенно хмыкнул и вытащил из кармана свой легендарный книпале. Смешки среди зрителей сразу стихли. Затея с аукционом, не начавшись, закончилась под влиянием увесистой пачки банкнот. Грузовик перешел во владение Глобермана, незадачливый казначей вернулся несолоно хлебавши в свой киббуц, а аукционщику Сойхер выдал его «бэнэмунэс парнусэ», и тот уехал к себе в Хайфу.

Глава 23

Когда цыплята, проданные Рабиновичу, немного подросли, Яаков решил, что настал удачный момент для нанесения визита. После недели колебаний он явился и сказал: «Вот, зашел посмотреть, как тут цыплята поживают!» Шейнфельд долго и пространно рассказывал Юдит, как ухаживать за цыплятами, расспрашивал, чем та их кормит, и давал различные советы. Наконец, собравшись с духом, он спросил, хочет ли она научиться складывать бумажные кораблики, чтоб позабавить детей Моше и расположить их к себе.

Не дождавшись ответа, Яаков немедленно вытащил из кармана приготовленные заранее листки бумаги и, присев на корточки, принялся с удивительной ловкостью сгибать их, разглаживая складки ногтем большого пальца. Не прошло и минуты, как перед Юдит предстали четыре симпатичных бумажных кораблика.

— Если хочешь, пойдем во двор и запустим их в бочке с дождевой водой.

Кораблики гордо покачивались на воде, уверенно держась на плаву.

— Таким нипочем и морские волны… — проговорил Яаков и вдруг, со смелостью, удивившей их обоих, взял ее за руку и сказал: — Я не великий умник, Юдит, не красавец и не богач. Когда раздавали ум и красоту, я был не первым в очереди. Не последним, конечно, но и не первым. Зато когда делили терпение, я стоял и ждал, даже когда всем надоело. Уж такие мы, Яаковы. Для меня семь лет прождать — все равно что несколько дней.

Его рука задрожала так, что коньяк расплескался из рюмки, глаза увлажнились, а голова сникла почти до самого стола.

— А я ведь больше, чем семь лет, ждал. Потом она умерла, а я с тех пор размышляю над разными вопросами. Что произошло? Как я ее потерял? Если бы я поступил иначе, не будь того, кабы не это… Ведь я все так хорошо устроил, приготовил по всем правилам… Она говорила тебе что-нибудь об этом, Зейде?

— Нет, не говорила, — ответил я и весь сжался изнутри в ожидании следующего вопроса.

Яаков изучал меня сквозь щелочки глаз.